Дарья Агуреева - 36 и 6

Но судьба распорядилась иначе. Лиза уехала на стажировку в Австрию. Наша мать захворала. Я поссорился с квартирной хозяйкой, и она предложила мне в не особенно вежливой форме освободить помещение. Нужно было поехать домой, помочь родителям. Вику я не хотел приводить в отчий дом. Она не нравилась маме, и конфликт был неизбежен. Поэтому я попросил её подождать.

— Месяц. Не больше, — извинялся я. — Ты заодно проверишь, действительно ли хочешь за меня замуж. — Это была шутка. Шутка, которую я никогда себе не прощу. Вика мягко улыбнулась:

— Конечно, Андрейка. Я всё понимаю.

Но она ничего не поняла. Она была принцессой, и её нельзя было оставлять одну даже с платиновым кольцом на пальце. Хотя оставил ли я её? Мы встречались каждый день. И всё время цветы. Всё время самые романтичные развлечения. Всё для моей Вики … Месяц затянулся. У меня возникли финансовые затруднения, мама поправлялась очень медленно, а я и представить себе не мог, что любовь — такое хрупкое существо. Вика продолжала жить у своих родителей. Однажды Володя, мой приятель, заявил, что видел Вику в обществе какого-то кавалера, и он уверен, что это не поддерживание дружбы и не деловая встреча.

— Ты стелишься перед ней — смотреть тошно! Больше цветов дари да брильянтов! Глядишь — ещё на одного хмыря хватит! Попробуй хоть раз приди к ней без цветов. Ведь точно скандал устроит!

Не то чтобы я поверил или моё сердце затосковало от ревности (я даже поругался с Володькой), но я забеспокоился. Она ничего мне не сказала, а это было против правил. Мы знали друг о друге всё. Так мне казалось. Я настолько углубился в свои мысли, что забыл про цветы. Такого ещё не случалось. И я невольно уловил, что Вика заметила это, что она ждала букет и теперь была разочарована. Я разозлился: что же без веника я уже и не нужен?

— Вика, — вероятно, слишком резко, холодно заговорил я. — Мне сказали, что у тебя появился новый поклонник… — она вздрогнула. Взгляд её стал непроницаемым, так, что я даже перестал различать зрачки.

— С чего ты взял?

— Ты обедала вчера с кем-то, — совсем расстроился я. Она была раздражена, но пыталась скрыть досаду. Лицо её против обыкновения побледнело, глаза были сухими, тусклыми. По едва заметным движениям мускул я понял, что она скрипит зубами, отчего немного кривились её накрашенные и поэтому непривычно чужие губы.

— Андрюша, — она сердилась. Сердилась, иначе не назвала бы меня Андрюша. — Я обедаю, когда хочу и с кем хочу. Я взрослый человек и не желаю выслушивать чьи-либо комментарии и указания. Даже твои. Мне, конечно, льстит, что ты беспокоишься, ревнуешь, но это неуместно. Больше я говорить на эту тему не собираюсь.

Она сказала всё это так сухо, так решительно. Будто Лиза. Я испугался. Тогда я впервые ощутил, что она старше, что она чувствует это, и потому порой пробивается такой вот учительский повелительный тон. Я постарался замять и даже забыть эту сцену, но осадок остался.

Через месяц Викиного обожателя увидел я сам. Они сидели в кафе, смеялись, улыбались друг другу. Он брал её за руку, перебирал пальцы. До сих пор не пойму, как я сдержался, как не бросился к нему, не вцепился в его сияющую физиономию. Видимо, я так удивился, что подавил все свои желания. Вечером, как обычно, поехал к ней. Три тюльпана, неуместное «Шардоне», помятая гримаса в виде улыбки…

Вика была весела, приветлива. Блестела на меня глазами, стучала каблучками, скользила губами по щеке… Я вдруг подумал, что она совсем не моя. Никогда не была моей. Даже когда я терялся в горьковато-тёплом аромате её духов, всё глубже зарывался в обесцвеченые кудри… Она лидировала во всём, всегда. И когда она, моя воздушная нимфа, становилась вдруг чудовищно осязаема, ей всё равно удавалось управлять мной, словно марионеткой. Я боялся спугнуть её, упустить и шёл у неё на поводу. Быть может, стоило насторожиться. Ведь сразу было ясно — всё очевидное для большинства из нас, для Вики никогда не было бесспорной аксиомой. И момент обладания для неё был только моментом, не порождающим ни каких последствий. Даже в такие минуты, не уверен, что она была моей. Она была рядом и в то же время непростительно далеко. Она была моей и в то же время убийственно независима от меня и чего бы то ни было. Она была со мной и без меня. Сама по себе, как пресловутая кошка. Скорее я отдавался в её беспредельную, ничем не ограниченную власть, а Вика лишь пускала меня погреться у необузданного, больно жгущего костра своей страсти. Но, несмотря на её необъяснимое упорство, несмотря на нежелание приблизиться ко мне совершенно, довериться мне, несмотря на то, что я каждой клеточкой своего тела ощущал её непонятное сопротивление моей земной любви, по её воле я оказывался на самом кончике счастливого мгновения. В её объятиях мне даже чудилось, что звёзды, так часто притягивающие наши ищущие взоры, градом сыпятся на меня. Аж в глазах темнело!