Дарья Агуреева - 36 и 6

— Добрый вечер! Меня зовут Лиза!

— Мне очень плохо, Лиза. И я не знаю, что делать.

— Как тебя зовут? — по-деловому спросила Лиза. Я даже будто увидел, как она пишет в какой-нибудь учётной книге. Номер звонка. Мелко, чётко. Графа — Ф.И.О. Она вся в нетерпении. Постукивает по столу ручкой: когда же он ответит? Подавляет зевок. Как всё это скучно! Кому-то вновь хочется напиться и излить душу. Выхода нет — придётся посочувствовать. Хотя до чего же противно! А главное опасно — чёрт его знает, не возненавидит ли позвонивший её за свою слабость? Хорошо бы выйти на улицу, пройтись по магазинам…

Однажды взяла меня с собой на дежурство. Вы бы её видели! Аж светилась от гордости. Как же! Будущий психоаналитик! Зигмунд Фрейд в юбке! Я тоже решил сделать свой вклад в благотворительность: выдавал градусники. Никогда не забуду этот день. Центр называется «Ювента». Туда едут подростки со всего города. Вообщем-то психоанализ никому из них не нужен. Они едут к венерологам, гинекологам, пытаются избавиться от наркотической зависимости. Лиза дежурила на втором этаже. Там девочкам от двенадцати до шестнадцати лет делают операции — аборт. Я должен был в этом участвовать: записывать температуру, давление, приносить еду… Лиза говорила им что-то. Одни ухмылялись, другие испуганно смотрели ей в глаза, ничего не понимая. Там мне впервые, наверное, стало по-настоящему жутко. Одна за другой, они проходили мимо меня. Обкусанные, плохо накрашенные ногти, дешёвая помада, обсыпавшаяся тушь… Дети, совсем ещё дети.

— Да знаю я всё! — раздражённо отмахивалась от меня одна. — Я уже второй раз! — эти слова прозвучали гордо, до дикости. Девчонка сама испугалась, до того я изменился в лице.

— Сходи в туалет. Одень сорочку. Трусы сними. Положи под подушку. Туда же — прокладку. Тампоны нельзя, — я сменил тон. Здесь жалость, испуг не уместны. Здесь нужно быть безразличным, деловым, решительным. Поэтому я больше не ходил с Лизой. Особенно поразили меня эти девчонки после… Их привозили на носилках с колёсиками. Сваливали на кровать. И тут все становились разными. Наркоз, словно растворял их безликий нагловатый страх. Кому-то, совсем бледному, обескровленному, ставили капельницу. Кто-то в иступлении орал на всю больницу:

— Нянька! Кто-нибудь! Меня сейчас вырвет!

Все вертелись около девочки с кровотечением и лишь раздражённо отмахивались:

— Только попробуй, дрянь! Сама будешь убирать.

Девчонка с длинными, тяжёлыми волосами никак не могла прийти в себя от наркоза, неверным голосом шептала стихи: «Убили! Зарезали! Мечусь, оря! От страшной картины свихнулся разум!» Я не выдержал. Сел рядом с ней. Взял за худенькую ручку, испачканную синей печатью — такие штампы ставят на куриных трупиках, которые продаются в универсамах, и на маленьких дурочках, которые идут в «Ювенту».

— Уже всё? — она облизывала пересохшие губы, всматривалась в, должно быть, расплывавшееся у неё перед глазами лицо незнакомого, чужого человека — в моё лицо.

— Да, — я погладил жуткий, синий отпечаток.

— Так быстро? — она удивилась. Отвела взгляд, снова обернулась ко мне. — Ведь я не умерла, правда? Позвоните Диме, скажите, что я не умерла! Пожалуйста!

— Обязательно! Какой телефон? — но она уже вновь провалилась в свой наркотический сон. Ещё час. Долгий час из стонов, пьяных криков, непонимающих взглядов. Потом я разнёс обед. Некоторые уже красились, щёлкали семечки. Меня затошнило. Я бросился вниз. На первом этаже те же девчонки, напуганные, встревоженные, вымученно взрослые. Некоторые пришли с парнями. Я видел, как передавали друг другу чужие паспорта, свидетельства о рождении. Они боялись идти со своими документами. А аборт разрешалось делать вообще только при наличии собственного паспорта. Иначе — необходима справка от родителей. Вот здесь начиналась настоящая трагедия: они плакали, врали, неумело совали деньги, шли в другие, частные клиники, где порой их уродовали так, что боязнь забеременеть никого уже больше не тревожила.

Очередь образовалась у кабинета, где делали УЗИ — ультразвуковое излучение. Оттуда выбегали пулей — в туалет. Там долго курили: одни рыдали, другие смеялись. Лишь одна девочка вышла, не спеша, радостно улыбаясь. Она сначала подплыла к скамейке, где её дожидался молоденький парнишка. Они с минуту долго смотрели друг на друга. Он вопросительно, беспокойно. Она — сияя от счастья. По его лицу постепенно тоже разлилась улыбка, медленно, осознанно.

— У нас будет ребёнок, Лёша, — тихо, совсем тихо сказала она.