Алексей Шерстобитов - Онколига [СИ]

Мы можем констатировать, что постепенно быт и благополучие, конечно, не привычное для нас, постепенно входило в семью молодых людей, пока темная ночь, не окончилась страшным рассветом.

Муж Али, удостоенный полным доверием настоятеля маленького храма, получил ко всему, вполне официально, должность сторожа. Выполняя свои прямые обязанности, он пытался остановить грабителей и пал в неравной схватке — его труп обнаружил, вместе с ограбленной церковью сам протоиерей, в то время, как девушка уже была на пятом месяце. От аборта она отказалась, хотя ее и отговаривали, обосновывая нищетой, батюшка вступился и обещал помочь. Ребенок родился здоровым, крещен и обласкан, так что в принципе, жить можно было, к тому же Аля начала постепенно выполнять функции погибшего, смиренно принимая, должным для православного образом, свою участь.

Так прошло полгода, пока неожиданно настоятель не сменился на нового, совсем молодого, предпочитающего не служить пастырем, а собирать «уголья на свою голову», заботясь только о своем благополучии и кармане.

Алевтина была привлекательна, но главное, что чиста и беззащитна, что разжигало блудные желания нового священника. Один из вечеров окончился скандалом — молодая мать отказала домогательствам отче, как следствие, лишилась и скудного столования раз в день, в виде оставленной части благодарности за ее труды и должности покойного мужа, изгнана из прихода, якобы за блуд, что поддержали многие прихожане, допускалась, как оглашенная лишь в переднюю часть церкви — притвор, в довершении всего оказалось, что обнаруженная в груди, еще при жизни мужа, опухоль, оказалась злокачественной и уже дала метастазы.

Ни денег, ни лечения, ни понимания, что делать — ничего, что могло бы подержать духовно и материально!

Старики, благоволившие ей и младенцу, уже совершенно немощные, делившие с ней свои крохи от пенсии, многим помочь не могли. Именно в этот период времени и взошло над головой молодой матери солнышко в виде Кати Козловой, всегда помогавшей тем, кому хуже, чем ей. А всегда нужно помнить, что многим всегда хуже, чем вам и стыдно впадать в отчаяние, когда они держатся не только сами, но поддерживают других…

Косметикой Алевтина почти не пользовалась, да и не умела, с чего же уметь, когда на нее и денег было! В ней привлекало не столько женское начало, сколько невероятная для прохождения испытаний детского дома, неиспорченность, наивность, естественность, приятные, не чем не выдающиеся черты лица, правильные, не суетящиеся, но очень живые глаза, с красивым разрезом, не нуждавшиеся в косметических дополнениях или переделке. Ровные, здоровые зубы, немного припухлые, со вздернутой верхней, губки, завершали портрет девушки, обладавшей доброй душой, не умеющей быть навязчивой, настойчивой, наглой. В ее привычке была уступчивость и скромность, пропустив почти всех вперед себя, она подходила к продавцу, когда, либо очередь, либо продукты с товарами, заканчивались.

Вы бы сказали, что детские дома воспитывают совершенно другие психотипы, но всегда и везде бывают исключения, а потому утверждение о ней, как о совершенно не приспособленного к жизни человека, вполне прозвучит уместным. Такие люди могут сдаться и даже не предпринимать ничего, если существуют в одиночестве, но стоит им почувствовать зависимость от них другого более беззащитного существа, как они, изыскивая в себе, даже не предполагаемые ранее резервы, очень быстро становятся непохожими на себя, впоследствии уже не умея остановиться…

«Ну как я смогу дойти до автобуса, когда и дома то на коленках в немощи своей передвигаюсь? Куда мне деть эту тошноту, как справиться с боязнью выйти из дома?! Ах, если бы мои любимые „родственники“ хоть немного бы могли поддержали меня, я бы точно дошла, но они и сами нуждаются в помощи!.. Говорят, что и от остановки до крематория еще несколько сот метров… А разрешат ли там сесть…» — такие сомнения гложили ее со вчерашнего вечера, когда она почувствовала себя совсем плохо. Несколько дней назад закончилась третья по счету химиотерапия, из которой первую неделю с двенадцатью сеансами она перенесла довольно легко, после недельного же отдыха, вторая чреда оказалась неожиданно тяжело воспринимаемой. Каждый сеанс оказывался настоящей пыткой, еще и потому, что денежек на обезболивающее, которое почему-то, ко второй недели закончилось, правда, его можно было оплатить, но денег не было, а требовать она в принципе не умела, да и после слов молоденькой медицинской сестры, которая за все требовала денег, о том, что если проходить полный прописанный курс лечения, то химикатов не хватит другим больным, ожидающим свою очередь, становилось совестно, поскольку лишать, кого-то такой возможности совсем не хорошо, о чем девушка и высказалась вслух.