Алексей Шерстобитов - Онколига [СИ]

— Да нет…, при чем здесь это!.. Все дело в словах на памятнике — не зря его так назвали… — Напротив нее стоял человек — это был, знакомый нам судья. Он до сих пор силился вспомнить подробности ее свадьбы, и именно сейчас был близок, как никогда. Что-то бурча себе под нос, будто разговаривая сам с собой, он мысленно ухватился за сплывшее воспоминание и…, в это время, Кашницкий произнес, сбившую его на пол пути, тираду:

— Хм…, уверяю вас, что скульптура говорит…, кричит о другом…: справедливость — это не богатырь с пылающей правдой во взоре, а с трудом выживающий инвалид, уже в конце своего существования, почти на смертном одре взирающий на свой конец с надеждой на милость Божию…

— Вам бы поэтом…, а не…, хотя, Всеволод Вячеславович, а не ваша ли это задумка, с «Торжеством то справедливости»… — Молодой человек пожал плечами, попрощался, и исчез в толпе…, вполне возможно, покидая наше повествования, ради выполнения данного обещания.

Судья, появившийся тоже неспроста, а по приглашению, выполнив свой долг, так же попрощался с пригласившим его Пал Палычем, который, увидев свою одноклассницу, направился к ней. Странным образом его тянуло к ней с детских лет, именно с этого возраста он и получал от нее оплеухи:

— Павлик, даже не думай, опять получишь!

— Тань, да я хотел мыслью поделиться и спасибо сказать…

— Ты?! Да и «спасибо»?!

— Ну я же не…, мысль ты мне хорошую подсказала о этом Кашницком…, так что я твоего протеже, в хорошее место определил — пущай там капает, там такие нужны…

— Какой «протеже»? Ты чего несешь?

— Ну ты же сама сказала, что он только капать и съедать умеет…

— Я сказала, что неуемный, не то и не там видит!

— Вот именно…, нам такой и нужен, что бы пусть и не все видя, все время копал…, да воспитаем…, я такой же ведь был…

— И таким же…

— Пойдем по чашечке…

— Если только с ребятами…

— Тогда в другой раз…

Судья шел по набережной, держа руки за спиной, уже не сдерживаясь, вслух говоря сам с собой:

— Ну вот, опять упустил…

— Да далась она тебе!

— Нет, нет…, муж у нее… О! Вспомнил! Даааа… — повезло мужику!.. — Кто-то буквально недавно поселившийся внутри него, уже надоевший, не дававший ни жить, ни работать, лезущий во все мысли, навязывающий свои, а главное отвлекающий от серьезных размышлений, снова вмешивался в ход мыслей:

— А может тебе тоже книжки начать писать, смотришь и тебе такая же напишет…

— Таких больше нет!

— Ну так женись на другой…

— Не у всех бывают жены…

— Но вот у меня даже была.

— А ты кто…, надоел ты мне…

— Как кто! Я же прокуратор Иудеи…

— Понтий Пилат давно в аду…

— Пусть так, но жена то у меня была!

— Что, подустал скрежетать зубами и в огне гореть, теперь решил меня достать?!

— Я тебе нужен, ты вот заблудился, даже разочаровался…

— Пошел вон!

— Ну ты не очень-то!

— Изыди дьявол, Господи помилуй!

— Я ведь насовсем уйду!

— Слава Богу, Господи помилуй! Свято место пусто не бывает!

— Вот именно…, и я вернусь…, только я не один вернусь!

— Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матери, преподобных и богоносных отец наших и всех святых, помилуй нас!

— Ты споткнешься, и я буду тут, как тут…

— Если о твои козни только…, Господь подхватит меня на руки и понесет… И вообще я в церковь иду!.. — В ответ раздалась тишина, разлившееся по всему телу тепло, распрямило грудь, откликнувшись, каким-то спокойным восторгом в сознании. Наконец-то переставший сомневаться, человек, открыл большую и тяжелую дверь храма и сделал первый шаг внутрь: «А что дальше? Хм…, наверное, второй шаг…, а что потом?… Следующий — дорогу осилит идущий — Господь управит…».

На набережной, у самого портика, стояли два человека, держащиеся за руки, сзади можно было подумать о двух молодых людях, любующихся пробивающимися, яркими лучами солнца, сквозь темные тучи, достигшие, слегка рябящей свинцовой поверхности широкой реки. Блики играли на вершинках маленьких волн, своим восторженным танцем, словно издеваясь над тяжелыми думами стройного, крепкого мужчины с густыми волосами, немного не достающими до плеч. По щекам женщины текли слезы:

— Как же они борются!

— Мы оба прошли через это…

— Но почему, снова и снова, эти ошибки, эти нежелания помочь, цинизм, наглость, злоба…, будто милосердие вымерло, а добро так и не появилось на свет…

— Честно…, я устал провожать их…, они уходят, а мы остаемся…, я чувствую себя неудобно, будто чужим для них…