Алексей Шерстобитов - Онколига [СИ]

Каждый раз при воспоминании этого наивного рассказа, как и сейчас, слезы «наворачивались» на глаза «Полтоработьке» — ведь это его дочь рассказывала о его внучке! А он тогда торопился, поулыбался, так учтиво, пожалел ее, о сапогах тех с плохой молнией подумав, вынул двести долларов, вложил в руку дитя… Сейчас он ужаснулся, вспомнив, как Аля отпихнула, даже разгневалась от обиды… А он что-то буркнув в оправдание, мол ни тебе — дочке, и убежал.

Сталин давно задумывался над несвоевременностью появления озабоченности, какой-то ненужной суеты, о захвате человека, совершенно бесхитростными, обескураживающими своей необоснованностью, сомнениями, при очевидности их порочности, о начинающих давлеть пустых ненужных мыслей в момент, интуитивного акцента на важности происходящего, от чего этим и отвлекаешься: «Ну почему так?!.. Почему не может быть все, по моему уразумению вовремя, почему я был слеп и глух, когда ее еще, быть может, можно было спасти! Почему Господь не указал мне, что она моя дочь — столько времени потеряно?! А сейчас…, что сейчас… И сейчас не все и правда потеряно, но нужно верить, что только так верно! На все воля Божия…, на все! Но воля Его — не значит не моя вина, вина моя!.. Все из-за меня — все за грехи мои…, безвинная страдает! Прости меня, чадо мое! Прости, что не я на твоем месте! Господи помилуй!».

Голос совести не оставался теперь не услышанным, и даже в такие минуты укорял: «Чадо твое взяла меру скорбей своих, переполнена она перед Богом — ради нее Господь теперь будет благоволить и милосердствовать потомству ее…, не ради тебя — ты еще ничего не сделал стоящего славы Божией, но можешь!»…

К этому моменту он уже пару месяцев чувствовал себя прекрасно, пролечился, вернул телу мышечный тонус, постройнел, занялся спортом, к нему вернулась потенция, помолодевшим и совершенно ожившим, он нашел своего ребенка, о котором когда-то забыл и даже, еще год назад, не считал нужным вспоминать о нем. Произошедшие изменения, преобразили все его мировоззрение, он не мог мыслить прежними категориями, опираться на те же принципы, поступать как хочется. Кому-то это может показаться скучным, консервативным, даже глупым, но по-другому он не мог.

Иван знал, что его дочь, умирает, все до одного убеждали его в безвинности, но они не учитывали его уверенности в том, что будь он рядом, не ошиблись бы и медики… Две ошибки врачей свели ее к сегодняшнему дню, в котором сейчас последние силы этот маленький человек, совершенно измученный своим существованием, не видевший в своей жизни счастья, хорошего отношения, благополучия — его девочка, всегда была одна, сопровождаемая неприязнью всего мира и постоянными потерями. Но эта женщина умела ценить то, что имела, сохраняя эту единственную драгоценность — свою дочь…

Марк открыл дверь, встретила медсестра с переполненными слезами глазами:

— Уже?… — Марк в ужасе подумал о состоявшемся…

— Нет, нооо… — Сталин резко рванулся вперед, будто почувствовал навстречу последнее усилие уходящей, ввалившись в бокс с жавшимся до боли и защемившим сердцем, он сразу наткнулся взглядом на ее, выражавшей счастье и умиление от его, наконец, появления. Упав перед ней на колени, отец, не в состоянии ничего сказать, подхватил ее руку падающую к полу, и проследил движение глаз дочери, дававшееся ей с невероятным трудом — оба взгляда отца и дочери, уперлись в маленькую девочку, стоявшую в ногах кровати матери, державшую Распятие. Легкая улыбка, огромные глаза, кудри темно русого цвета, румяные щечки иии…, и глубокий взрослы взгляд навстречу, готовый поддержать и успокоить…

Иван, не желая отрываться от малышки, заставил вернуться глаза обратно и, увидев потухающий взор, покидаемого душой тела, пошатнулся, глубокое частое дыхание, хлынувшие рыдание, вырывающее легкие, еще минуту назад счастья, и сразу сменившиеся настолько бездонным ужасом потери только приобретенного, и застонал.

Впервые он отчаянно наблюдал, как меняется, оставляемая душой, плоть, превращаясь в просто, вышедшую из строя и не подлежавшую восстановлению, машину, механизм, биологическое нечто, что было уже не похоже, на только что видимое:

— Не она… — Простонал он, и не в силах объясниться, продолжил для себя:

— Душа моя ушла с твоею… — Девочка, подойдя к телу матери, положила Распятие на грудь упокоившейся, взяла руку матери, находящуюся до сих пор в руке деда, накрыла ею сверху распятого Спасителя, потом повернулась к человеку, обняла и не дожидаясь пока, он сможет что-то осознать, взяв его руку в свою, потянула. Ему пришлось встать, развернуться в пол оборота и застыть… Женечка, обернулась, улыбающейся Ивану, как-то по особому, сделала шаг к нему, прижав, снова ставшей сильной, его руку к своей груди и произнесла ему и женщине по имени Виктория: