Зигфрид Ленц - Бюро находок

– Добро пожаловать! Добро пожаловать в наш музей! – и, обращаясь к группе, сказал: – Дамы и господа! У кого еще есть вопросы, тот может получить на них ответ из первых рук, среди нас посетитель, прибывший как раз из этих дальних краев.

Он пожал Федору руку и разрешил даме, интересующейся школьным образованием, сделать снимок. Услышав, что все сведения о Башкирии попали в самую точку – «ни добавить, ни исправить», как выразился Федор, экскурсовод поклонился. Вдохновленный похвалой, он поинтересовался, не собирается ли Федор подольше задержаться в их городе; в таком случае он был бы рад вновь увидеть его в музее, можно было бы вместе зайти в кафе, там всегда найдется тихое местечко для задушевной беседы. Федор не стал связывать себя обещанием, а лишь произнес:

– У меня такое впечатление, что вы уже бывали в Башкирии.

– Пока еще нет, – ответил, смутившись, экскурсовод, – но, может, еще получится, попью кумыса, говорят, чудесный напиток.

– Это и в самом деле волшебный напиток, – подтвердил Федор, – у нас считается, что молоко кобылицы развивает мускулы и придает коже блеск, а еще оно помогает сохранить хладнокровие.

Барбара взяла его за руку и сказала с улыбкой:

– Это именно то, что мне надо, может, организуем бизнес?

– Тогда я сделаю новый коктейль и начну им торговать, – вмешался Генри, – кумыс с водкой, название подыщем, а для начала можно было бы назвать «Баво», сокращенно «башкирская водка».

– У тебя бывали идеи поинтереснее, – уколола брата Барбара и предложила еще разок взглянуть на сцену из киргизской жизни, а потом поехать домой.

Они распрощались с вахтером, каждый пожал ему руку. Молча поглядели на киргизскую экспозицию и потом еще долго молчали в машине. И лишь проехав большой кусок пути, Барбара почувствовала потребность высказаться; она начала медленно, как бы разговаривая сама с собой и подыскивая ответ на волнующие ее вопросы:

– Я не знаю, Федор, что чувствует человек, будучи далеко от дома, в чужой стране, когда он вдруг оказывается перед знакомой картиной, неожиданно видит срез родной жизни. Наверняка ты испытал при этом необычные чувства, так ведь? Могу себе представить, что человек другими глазами смотрит на место, где он родился, не знаю, как именно, но думаю, что по-другому хотя бы уже потому, что само собой напрашивается сравнение.

Она вдруг спросила его прямо в лоб:

– Ты понимаешь, что я имею в виду?

Федор взял зажженную сигарету, протянутую ему Генри, и сказал:

– Конечно, Барбара, я хорошо понимаю тебя. То, что видит человек, глядя на свое родное из другого мира, почти всегда приводит его в удивление; так происходит со многими. Какое крошечное все это, думает он, какое убогое и далекое, как мог я довольствоваться всем этим? Пару мгновений я тоже думал так, увидев эту юрту и моих соплеменников за их занятиями и не в последнюю очередь эту девочку с кураем.

– Но ты ведь обрадовался, Федор, разве ты не обрадовался? – спросила Барбара.

– Да, но гораздо больше эта картина растрогала меня, и я невольно испытал сочувствие. Тебе это подтвердит не один человек, взглянувший на родные места и испытавший то же самое.

– Но в твоей игре ничего этого не было слышно, – заметил Генри, – я слышал только восторг и ликование, порой мне казалось, что у кого-то сердце просто прыгает от радости.

– Это старинная песня, – сказал Федор, – кстати, называется «Охотничий подарок»; один охотник возвращается с охоты и привозит что-то своей любимой; его ожидания велики, он надеется, что подарок будет принят благосклонно и его единственное желание исполнится.

Генри не стал распространяться на эту тему, оставив при себе замечание, готовое сорваться с языка; если речь идет о степном зайце, надо полагать, его приняли бы; скорее, он жалел, что после игры Федора на курае, воспринятой с таким энтузиазмом, он упустил возможность разговорить членов группы, нисколько не сомневаясь, что услышал бы массу интересного.

Барбаре не понравились мысли брата; она поймала его взгляд в зеркале заднего вида и укоризненно покачала головой, потом прибавила скорость, чтобы обогнать рефрижератор из Дании.

– Куда ты едешь? – поинтересовался Генри.

Сестра ответила:

– Ко мне, мы будем одни, мама у своих подруг по бриджу; ты ведь согласен, Федор?

– Пожалуйста, не обижайтесь, – отозвался Федор, – но я хотел бы поехать в гостиницу; я должен написать два письма на родину: одно дедушке и одно моему профессору, старому университетскому ученому, он горит желанием узнать, над чем я тут работаю.