Зигфрид Ленц - Бюро находок

– Что, Паппенфусиха? – осведомился старик.

– Да, – подтвердил сын и пояснил Генри: – Наша соседка.

Старик страшно развеселился и только повторял:

– Соседка, соседка! – Потом, шамкая, разразился целой тирадой в адрес этой соседки: – Вечно она приходит, чтобы что-нибудь одолжить, то немножко муки, то соль или маргарин, не выручите ли яичком, спрашивает, а когда я ей одалживаю, она про это часто просто забывает. Хотел бы я знать, что происходит у нее в голове.

– На этот раз она ничего не просила одолжить, – сказал Альберт, – только хотела узнать, будем ли мы завтра дома, она собирается принести нам кусок домашнего пирога.

– Про это она забудет, – проворчал старик, – завтра уже и не вспомнит.

Альберт Бусман задумчиво посмотрел на отца и деликатно намекнул ему, что он не прав, что он, вероятно, забыл, какой услужливой все эти годы была фрау Паппенфус, сколько хлопот брала на себя, делала им покупки, все-таки надо отдать ей должное. Лицо старика приняло отсутствующее выражение, какое-то время он сидел не мигая, уставившись на фотографию украшенного гирляндами паровоза, потом заерзал на стуле и принялся тереть ладони.

– Ты опять замерз? – забеспокоился Альберт.

Старик подтвердил кивком и, чтобы объяснить причину, молча показал на дверь, которая, по его разумению, слишком долго стояла открытой.

– Сейчас, Вильгельм, – сказал сын, – сейчас станет теплее, я принесу тебе твой плед.

Заворачивая отца в плед с заботливостью, невольно растрогавшей Генри, он тихонько разговаривал с ним, сулил ему быстрое наступление хорошего самочувствия, обещал рюмочку на ночь; все это время старик не отрываясь смотрел на Генри, словно демонстрируя ему то внимание, которым он окружен. Потом вдруг сощурился и спросил Генри:

– А ты не был на Транссибе, вроде я тебя там видел?

– Я? О, нет, – ответил Генри, – по этой знаменитой дороге я никогда не ездил.

– А стоило бы, – заметил старик, – кто хоть раз проедет по Транссибу, тому нечего делать в других местах, он уже все видел.

– Я постараюсь, – заверил Генри и не стал больше ничего добавлять, увидев, как утомленный старик обмяк на стуле и нечаянно смахнул со стола пачку сигарет. Генри встал и пообещал на прощание не забывать про Транссиб; Бусман проводил его до входной двери. Каждый нашел повод поблагодарить другого. Прежде чем расстаться, Генри спросил: – А что, твой отец действительно никогда не ездил по Транссибирской магистрали?

– Он-то нет, а вот его друг, тот да, – ответил Альберт Бусман, – это был его лучший друг; с тех пор, как он умер, отец иногда сам верит, что был там, он просто перенял и присвоил себе то, что неоднократно слышал вечерами. – Поскольку вместо ответа Генри лишь недоуменно уставился на него, Бусман добавил: – Ну что, Генри, надеюсь, ты найдешь дорогу домой?

Девушка у стойки «Адлера» узнала его и приветливо поздоровалась:

– Добрый день, господин Неф. – Не дожидаясь его вопроса, она сообщила: – Господин Лагутин в своем номере, правда, у него сейчас гости.

– Гости?

– Дама, она уже бывала здесь.

Генри помялся, но все же попросил девушку сообщить господину Лагутину, что он ждет его внизу и хотел бы сделать одно предложение. Как разительно переменился голос девушки, когда она передавала его просьбу Федору, он вдруг зазвучал мелодично, чуть монотонно и нараспев, и каким деловым он снова стал, когда она обратилась к Генри:

– Господин Лагутин просит вас зайти к нему.

Генри поднялся по витой лестнице, держась одной рукой за канат, а в другой зажав картонную коробку – это были четыре медовых пирожных, купленные им в кондитерской. Стучать ему не пришлось – как по электронному сигналу, дверь распахнулась, и Федор обнял его:

– Заходи, дорогой друг, заходи, никого нет желаннее тебя.

– Осторожно, пирожные, – предостерег Генри и, подняв коробку повыше, вошел в номер.

В комнате была Барбара. Она сидела у стола и курила. Увидев брата, она радостно помахала и показала на корзину с фруктами:

– Федору нужны витамины.

– И сладости, – добавил Генри, поставив коробку возле корзины.

Барбара была уже в курсе всех событий. Не успел Генри задать вопрос, как она поведала ему, что рана не беспокоит Федора, что вряд ли имеет смысл накладывать новую повязку и что ни одно сухожилие не повреждено настолько, чтобы Федору пришлось отказаться от игры на флейте. Федор демонстративно согнул и разогнул руку и с похвалой отозвался о враче и лекарствах, которыми его лечили, не преминув упомянуть и чудодейственную мазь, изготовленную его бабушкой по старинному татарскому рецепту, он ведь уже обрабатывал ею рану Генри. Сейчас он театрально произнес: