Яков Шехтер - Астроном

– Почему не проверить. Фамилию сказывай.

– Додсон.

«баушка» поднялась и, переваливаясь с ноги на ногу, скрылась за занавеской. Оттуда донеслось шуршание, словно огромная мышь пробежала по вороху палой листвы. Прошло несколько минут. Драконов сосредоточенно пил чай. Казалось, он был полностью поглощен этим занятием, однако лицо его выражало крайнюю степень озабоченности. В атмосфере повисло напряжение, столь явное, что казалось, вот-вот извилистый сполох молнии прорежет воздух.

«Наверное, – сообразил Миша, – выдача почты превратилась тут в почти мистический ритуал. Еще бы – ведь вся жизнь этих несчастных подчинена обслуживанию устаревшего почтового механизма! А конечная цель, вручение адресату сообщения, и есть тот Бог, которому они поклоняются. Нет, драконы это очень мило, и даже забавно, но по сравнению с телеграфом, телефоном, телевидением….. Уф, преданье старины глубокой!»

– Додсону нет ничего, – «баушка» отодвинула край занавески и пристально глядела на Мишу. – Как материна фамилия?

– Гиретер.

Занавеска опустилось. Спустя несколько минут «баушка» вперевалку вышла, держа в руках пакет, обернутый коричневой бумагой, в которую обычно запаковывают бандероли, и торжественно спросила Мишу.

– Зовут как мать-то?

– Полина.

– А по батюшке?

– Абрамовна.

– Получи.

Миша взял в руку увесистый пакет. Концы бумаги были аккуратно скреплены сургучом. На лаково-шоколадной поверхности четко просматривался оттиск печати с головой дракона. Адрес был выведен немного выцветшими лиловыми чернилами.

Poline Abramovne Gireter, Kurgan, USSR

Миша перевернул пакет в поисках обратного адреса.

Mordehai Gireter

«Дядя Мордехай! – екнуло Мишино сердце. – Нашелся! Но где он живет, в какой стране?»

– Откуда пришло сообщение? – спросил он «баушку».

– Сейчас посмотрим.

Она снова скрылась за занавеской. Драконов смотрел на Мишу с нескрываемым торжеством.

– Из города Хеврон, что в Святой Земле, – сообщила «баушка», возвращаясь к столу. – Сродственник?

– Дядя, брат матери, – сказал Миша. – Пропал после революции. Мать уверена, что погиб.

– Ну вот, и твоей семье польза от драконов, – сказала «баушка» и принялась собирать посуду. – Ты пакет-то поглубже, поглубже усунь, – добавила она, – а то вылетит, пока воздухе ногами дрыгать будешь.

Миша взялся за уголок, торчащей из-под сургуча бумаги и собрался вскрыть пакет, но Драконов удержал его.

– Только адресат, – сказал он, крепко сжимая Мишину руку выше локтя. – Только непосредственный адресат.

– Хорошо, – Миша засунул пакет во внутренний карман куртки и застегнул на пуговичку.

Напились чаю из толстых китайских кружек с грубыми рисунками сделанными голубой краской. Чай был крепким, настоящим, и по сравнению с баушкиным травяным настоем, удивительно вкусным.

– Хороший у вас чай, – похвалил Миша.

– Баловство сплошное, – проворчала «баушка». – Никакой пользы, один пар. Но нутреность согревает.

Допив чай, стали прощаться. В сенях Драконов что-то припомнил и вернулся в избу, а Миша, выйдя на утоптанный снег перед дверью, зажмурился от холодного блеска зимнего полудня. Ветки деревьев, усыпанные сияющими алмазами, посылали во все стороны света колкие лучики, кривые штакетины забора, покрытые бриллиантовой наледью, сияли под солнцем. Тучи снесло и над огромным пространством выстуженного воздуха царило мохнатое от мороза светило.

Он снял варежку и прикоснулся к черному срезу бревна. Древесину между годовыми кольцами сгрызло время, и кольца выступали из мягкой плоти дерева. Миша провел пальцем через бороздки и выступы. Точно граммофонная пластинка. Какая мелодия на ней записана? Страшно подумать, что этим бревнам почти двести лет. Прикосновение к срезу потянуло, закружило его в толщу российской истории. Мглистое, стылое пространство публичных казней, господа в белых лосинах, рекрутчина, лживость и раболепие церкви, крепостные актрисы, сияние царских выездов, слепая злоба крестьянских бунтов, тупые генералы, продажная бюрократия, и над всем, словно голубой платочек из окна поезда – «На сопках Манчжурии».

Пальцы стало прихватывать морозом. Миша убрал руку со среза и натянул варежку. История отступила, втянувшись в бревно, точно рак отшельник. Но что-то было не то в недавно прожитых минутах, какое-то смутное беспокойство, ощущение неправильности. «баушка», ее ковыляющая, грузная походка. Миша никак не мог сообразить, в чем же дело, где скрывается фальшь, подделка, обман.