Александр Кузнецов - Два пера горной индейки

— Что же ты? — спросил он.

— Хотел однорога застрелить, да ты перехватил.

— Он мой был, с моей стороны. Долго он нас водил...

— Пойдем посмотрим, — не терпелось мне.

— Килограммов полтораста, не меньше. Как бык. Под лопатку попал.

Он не сомневался, что козел лежит за перегибом. Козел действительно был там. Единственный метровой длины рог держал его на снегу, словно якорь. Второй рог — толстый и короткий обрубок — поднимался надо лбом сантиметров на десять.

— Сломал небось в молодости, — предположил он.

— Вряд ли, скорее всего, пулей отшибли, поэтому и ученый был.

Решили спускать козла по снежному кулуару в Илбирс-чайир, а там сбросить со скал. По снегу каньона его будет легче тащить, чем по моренам и осыпям. Козел был тяжелый, но кулуар становился все круче и круче, так что в конце концов он один вез козла за рог, а я еле успевал сзади. Вдруг раздался характерный звук срывающейся лавины — хруст и нарастающее шипение, переходящее в грохот. Кулуар, словно молния, перерезала извилистая линия отрыва снежного пласта. Машинально я бросился на скалы и вцепился в них, прижался всем телом. Линия отрыва лавины прошла ниже меня, как раз между нами. Лавины набирают скорость быстро. Сбитый уходящим из-под ног склоном, он вначале барахтался на поверхности, стараясь выкатиться на сторону, но через секунду исчез под снегом. Грохот утих, и я остался один. Если его не разбило о скалы, то при отвесном падении в каньон похоронило под мощным снежным конусом. Поворот кулуара мешал просмотреть его до конца. Я сел на снег. Хотелось пить. Мысль работала лихорадочно. Надо спускаться. Лавина здесь больше не пойдет. Веревка в моем рюкзаке, молоток и крючья у него. Заложу веревку за выступ, как-нибудь спущусь. Светлых еще часа три-четыре, надо спешить. Громко кричу, зову его, но, когда эхо затихает в скалах, в ответ на мои призывы слышу только журчание воды где-то в скалах. Начинает идти мелкий снежок, горы накрыты пеленой тумана. Сюда туман еще не спустился, но скоро будет и здесь. Придерживаясь скал, осторожно иду вниз. Ноги дрожат. От поворота кулуара до каньона осталось метров четыреста. Его нигде не видно. Попадаю на участок льда. Приходится обходить его по скалам. Кулуар все круче. Скалы черепичного строения и сильно разрушены. Из-под руки у меня вырывается камень, сразу бросает в пот. Смотрю вверх. Наверх легче. Но идти надо вниз. Случай этот будет разбираться всякими комиссиями, следователями. Скажут, почему пошел вверх, не убедился, что он погиб, и не сделал все, что мог? А может быть, он действительно жив? Вряд ли... Кричу опять и опять. Ответа нет. Уж лучше один, чем двое. Если я теперь сорвусь, так никто и не найдет нас, не узнает, что произошло. Разве собаки отыщут? Они привязаны. Ит еще может перегрызть веревку, а Аю-то на цепи. Так и подохнет с голода. Нет, надо идти вниз. Даже если я его не найду, по каньону дойду домой до темноты, до связи. Но двигаться опасно. Стена, с которой отвесно вниз прыгнула лавина, угадывается уже метрах в ста подо мной. Попадается трудный участок скал, и я достаю веревку — сорокаметровый репшнур из капрона толщиной в мизинец. Спускаюсь по двойной веревке и вытягиваю ее. И в этот момент слышу его голос. Он зовет меня. Голос доносится с противоположной стороны кулуара. Ору что есть мочи, он слабо, еле слышно, отвечает. Нет, это мне не показалось, он совсем рядом.

— Я иду! Я здесь! — Страха как не бывало. Опираясь прикладом о склон, словно штычком ледоруба, быстро перехожу по выступающим камням лед кулуара.

— Где ты? — изо всех сил кричу я.

— Иди сюда. Я здесь, — раздается совсем рядом.

Он сидит за выступом скалы, оперевшись о нее спиной. Лицо в ссадинах, лоб рассечен, и с него на глаз стекает струйка крови. Сидит не шевелясь.

— Что у тебя?

— Все нормально. Боком немного ударился. Спина еще и локоть, — отвечает он вяло, без всякого выражения.

— Что ж ты не отвечал, когда я тебе кричал?

— Не мог, голоса не было.

— Ну-ка, подними руки, — начинаю я тормошить его. — Согни в локтях. Так, хорошо... Можешь встать?

— Могу.

Помогаю ему подняться на ноги. Ноги у него целы.

— Вдохни глубоко. Не больно?

— Ребра в порядке, — отвечает он со слабой улыбкой, — я уже щупал. — Улыбается — значит, начинает приходить в себя. — Выкатился я, — продолжает он. — Винтовку не выпустил, с ней и выкатился. Рюкзак унесло. Крутился волчком. До скал дошел еще у поворота, да никак не мог зацепиться. Тащило здорово, крутило, боялся, головой трахнет.