Александр Кузнецов - Два пера горной индейки

Отстав немного от группы, они шли по утрамбованной тысячами ног аллее. Парк начинал облетать. Земля покрывалась коричневыми дубовыми листьями, сворачивающимися к своей серединке по продольной прожилке. На темном их фоне листья липы, хоть и опавшие, но еще не пожелтевшие до конца, выделялись зеленцой. Плавно падавшие листья кленов ложились на землю всей своей пятерней.

— Можно мне взять вас под руку? — улыбнулась Марина.

— Ради бога, — ответил доктор и сам просунул свою руку под ее.

— У вас есть дети, Владимир Савельевич?

— Дочь. Девятнадцати лет. А у вас?

— У меня нет семьи, — ответила она.

Романов остановился перед темной скамьей, на которой лежал одиноко оранжевый кленовый лист.

— Вы посмотрите только...

— Да, красиво, — полюбовалась Марина. — Наверное, вы правы. В туристских поездках я становлюсь мизантропкой. Этот поток, этот конвейер, эта туристская индустрия, эти «наши» убивают во мне все живое, затмевают мир и такую вот красоту... Может быть, потому, что мир здесь делится на «наших» и «ненаших». «Это наши в столовую пошли?» — «Нет, не наши». — «Всем нашим собраться в вестибюле». — «Где наши? Где наши?» — «Вот наши». Ну скажите, Владимир Савельевич, вам хоть раз в чем-то удалось ощутить себя «нашим»? Скажите как на духу.

Доктор добродушно рассмеялся:

— Ну, скажем, в столовой. А то есть не дадут. Но какое нам дело до всего этого, дорогая Марина Сергеевна? Мы с вами приехали к Пушкину. К Пуш-ки-ну...

Однако попасть к Пушкину оказалось не так-то просто. Возле Михайловского стояла длинная вереница «Икарусов», и толпы туристов, в ожидании своей очереди, разбрелись по округе. Они шли стайками на поляну Пушкинского праздника, собирались у киосков с проспектами, буклетами и открытками, выходили к озеру. Экскурсовод сказала, что ввиду большого наплыва туристов нарушен график и мы сейчас в дом Пушкина не попадем. Лучше, мол, нам всем съездить в Псков, а к концу дня, после обеда, у нас будет больше шансов.

Поехали в Псков. Сначала музей Ленина, потом действующий собор в кремле. При входе в храм Владимиру Савельевичу хотелось перекреститься, но он постеснялся это сделать. Шла служба. Но она не мешала туристам входить в собор, толкаясь и хихикая. Одна группа входила, другая выходила. А служба шла своим чередом, священнослужители пребывали в другом мире.

Раздвигая людей своим мощным торсом, к Марине протиснулась ее сожительница по комнате.

— Ой, Марина, мы поставили свечку какой-то Тишинской Богоматери! — радостно сообщила она.

— Тихвинской, наверное, — устало поправила ее новая знакомая Романова.

— Может, и Тихвинской. Мы спросили у старухи, куда поставить, и она сказала — к этой Богоматери. А Тихвинская Богоматерь за что отвечает?

Марина взглянула на доктора. Он, понимающе улыбаясь, прикрыл на миг глаза. И Марина, улыбнувшись ему в ответ, сказала шепотом:

— Я не знаю, за что она отвечает.

— Где наши?! Марина, где наши?! — встрепенулась ее тучная соседка. — Наши уже ушли, пойдем скорее!

После обеда опять отправились в Михайловское и долго стояли перед домом Пушкина, небольшим, всего в четыре комнатки.

— Никуда не уходить, — предупреждала экскурсовод, — впереди нас всего шесть групп. Кто-то может и не подъехать, тогда попадем быстрее. В комнаты не пускают, директор музея Гейченко запретил. Можно смотреть только через двери.

— Почему в комнаты не пускают?! — раздался грозный женский голос. Он принадлежал начальственного вида крашеной блондинке лет пятидесяти. Держалась она прямо, смотрела вокруг гордо и весьма решительно. Романов уже обратил на нее внимание и раньше, в Москве. При посадке в автобус она согнала с места женщину, чтобы сесть вместе со своей дочерью, девушкой студенческого возраста. — Кого-то пускают, а кому-то нельзя?! Это у них не пройдет! Музей существует для народа, а не для Гейченко. Пойдем к нему и потребуем, чтобы нам открыли все комнаты.

— Через дверь вы увидите все, что там есть, — пыталась успокоить блондинку экскурсовод. — Дверь отгорожена только веревочкой. Входить в комнаты нельзя, но все видно.

Но решительную экскурсантку поддержал второй мужчина группы, брюнет с узко выбритой полоской бороды. Романов слышал, как жена называла его Мишей. Вдвоем они начали формировать состав делегации.

— Так... — огляделась блондинка, — обязательно пойдут мужчины. Где наши мужчины?

Сережа давно отсутствовал, он не ездил даже в Псков, а Владимир Савельевич отказался идти к Гейченко.