Александр Кузнецов - Два пера горной индейки

Юрий Михайлович криво улыбнулся:

— Полысеешь тут...

— Я знаю, ты не защитился, знаю о твоих неприятностях, знаю, что родилась еще дочь. Я все про тебя знаю. Тем не менее... Вот так бывает. С тех пор у меня никого нет.

— Ты хочешь сказать, — тут же ухватился Юрий Михайлович за последнюю ее фразу, — что ты пять лет была студенткой, вращалась в студенческой среде, среди художников и думала только обо мне?!

— Не веришь?

Он пожал плечами:

— Честно говоря, трудно себе представить...

— Да, тебе, наверное, трудно это представить. Но понимаешь, Юра, я пришла не затем, чтобы тебя упрекать, — нет! Я пришла поблагодарить тебя. Если бы я застала тут твою жену, — говорила она теперь уже совсем спокойно, — я сказала бы ей: «Я пришла затем, чтобы поблагодарить вашего мужа. В свое время он направил меня, дал мне хороший совет и этим изменил всю мою дальнейшую жизнь. Я очень благодарна ему за это».

«Так бы она и поверила, — думал Юрий Михайлович. — Нарвись ты на нее, ты бы еле ноги унесла».

— Вот и все, — сказала она. — Не сердись на меня, я должна была так сделать, не могла иначе. До свиданья.

— До свиданья, — ответил он, чувствуя большое облегчение оттого, что она уходит. — Желаю тебе удачи.

— Спасибо.

И она ушла. Юрий Михайлович сел за стол, сложил руки на затылке и закрыл глаза. К нему пришел запах, запах индийских благовоний, стелившийся тогда в его комнате, увешанной рогами оленей и уставленной деревянной скульптурой из корней можжевельника. Эти благовония подарил ему один из туристов. Палочки были окрашены в разные цвета, и когда зажигались, то начинали тихонько дымить, издавая каждая свой, особенный запах. Когда-то он вспоминал некоторых женщин по этим запахам. А теперь забыл. Не вспомнил, как ее зовут. Благовония, приглушенная музыка, рога и деревяшки действовали завораживающе. И то, что он говорил ей тогда, тоже лишь один из неоднократно использованных приемов: «Тебе обязательно надо учиться. У тебя талант, ты просто не имеешь права погубить его», — и он начинал рассказывать что-то вроде сказки о том, как все будет: учеба, упорный труд, целеустремленность, успех, совсем другой мир, другая жизнь, независимость, деньги. Все это он старался преподносить образно, с подробными деталями и как можно увлеченнее. Она рисовала, рисовала очень хорошо, ее рисунки в стенгазете как раз и заставили его обратить внимание на эту девушку. Она была откуда-то с Урала, то ли из Челябинска, то ли из Свердловска. Глупенькая, невежественная и не очень красивая, но моложе его на пятнадцать лет, и он уж постарался... Всего какая-нибудь неделя, а может быть, и того меньше, всего несколько дней... И вот тебе на...

В Тбилиси много красот и чудес. Театры и музеи, фуникулер и Тбилисское море, пантеон писателей, высотные гостиницы, вино и хаши... Один проспект Руставели чего стоит. Но я искал серные бани, те самые бани, о которых Александр Сергеевич Пушкин писал, рассказывал о своем пребывании в Тифлисе в 1829 году: «Я остановился в трактире, на другой день отправился в славные тифлисские бани».

Грузинское название города — Тбилиси происходит от слова «тпили» (теплый). Здесь, на правом берегу Куры, выходят на поверхность более тридцати горячих источников, издавна благоустроенных и подведенных к баням. На месте этих горячих источников и родился город. Можно было рассказать легенду об основании города, да я хочу рассказать о банях.

Пожилая женщина подробно растолковала мне, как пройти к серным баням. Они находятся в Старом городе, но в то же время в каких-нибудь десяти минутах ходьбы от центра города, от проспекта Руставели. Я шел мимо Сионского храма и услышал пение. Постоял, послушал. В правом приделе шла служба. Пели складно, на несколько голосов, как умеют петь грузины, но пели по-русски. Заглянуть в придел не удалось: вход загораживала решительного вида монашка.

На скалистом берегу Куры видны живописные остатки старинного замка Нарикала (IV в.), которые еще при Пушкине были развалинами, и памятник основателю города Горгосали. А напротив, через Куру, там, где я шел, начинался Старый город. Узенькие, не разойтись, улочки, дома с балконами и балкончиками, булыжные мостовые. Прошлый век. И не только прошлый. История. Вот Ереван почти целиком построен за годы советской власти, и нет в нем улочек, по которым можно было бы представить себе, как выглядел город сто — сто пятьдесят лет тому назад. А в Тбилиси есть. И, на мой взгляд, это очень украшает его. Конечно, теперь все не так, как это видел А. С. Пушкин: «Большая часть города выстроена по-азиатски: дома низкие, кровли плоские. В северной части возвышаются дома европейской архитектуры, и около них начинают образовываться правильные площадки». Но все-таки это прошлый век, хотя и не начало его. Это как старинное серебро в современной квартире, как портрет прабабушки над цветным телевизором. Почему-то Старый город мил и дорог даже не тбилисцу, а просто приезжему. Я любовался им и размышлял о том, как сохранить его навсегда, не разрушать и не заменять типовыми многоэтажными зданиями. Город растет по окраинам. Вот и хорошо. А старый район его надо оставить, как сохранен, скажем, центр Парижа.