Александр Кузнецов - Два пера горной индейки

— Чепуха... — сказал я. — Надо же иметь хоть какую-то интуицию.

Котлов зло взглянул на меня, хотел что-то сказать, но промолчал и отвернулся.

Весь следующий день валил снег, канатка не работала и люди слонялись без дела. Проторили в глубоком снегу дорожку к магазину, собирались в шашлычных, сидели в библиотеке, смотрели два фильма подряд. Котлов корпел над личными делами и запирался с директором гостиницы Козловым. И тут вдруг Глеб Голубев пригласил нас с Андреем на кофе. Будет, дескать, несколько друзей и они с Катей рады будут нас видеть.

Номер Голубева состоял из двух комнат, прихожей и глубокой ниши в стене, куда складывались рюкзаки и ставились лыжи. Большая комната — гостиная. С диваном, креслами и зеркальным трельяжем, малая — спальня и тоже с трельяжем. Телевизор, холодильник, платяной шкаф. Сколько бываю в «Актау», никогда не пользовался жильем так вольготно.

Первой, кого я увидел, войдя в гостиную, была та самая немолодая женщина из «ворон», что каталась в белом костюме и нагло шлепала по лыжам стоящих в очереди, не обращая внимания на нелестные для нее выкрики. В другое время я повернулся бы и ушел, не наша это компания. Но пришлось улыбаться. Улыбка у меня получилась довольно кривая. В углу сидел в кресле Юра Амарян, а на диване — Кораблевы.

— Александр Владимирович, наш замечательный тренер, — представил меня своей даме и «вороне» Голубев. — У Александра Владимировича своя система обучения, он творит чудеса с новичками. Недаром он профессор.

— Доцент, — поправил я его.

— Но все равно! А это Марианна Львовна, наш ученый, — повернулся Голубев к женщине в белом.

Я поклонился кивком головы.

— С Катей вы незнакомы? Нет? Познакомьтесь.

Его приятельница протянула мне руку с уверенным видом сознающей свою привлекательность женщины.

— Очень рад, — склонился я к ее руке. — Мой друг — Андрей Петрович, журналист, — кивнул я в сторону Андрея.

В отличие от меня, Котлов не стал целовать руку даме, он только пожал ее и спросил:

— Екатерина... А как по отчеству?

— Просто Катя, — ответила она с доброй и искренней улыбкой. — Так я чувствую себя моложе.

У нее были золотистого оттенка светлые волосы, вздернутые, изящно изогнутые брови на высоком лбу и большие карие глаза. Красивое лицо. Красивое не только правильными чертами, но и струящейся из глаз добротой, спокойствием и достоинством. Фигурой же она просто секс-бомба: высокая грудь, узкая талия и крутые, будто пиковый туз, бедра. Просторная куртка финского тренировочного костюма как бы служила доказательством того, что женские формы невозможно скрыть никакой одеждой. Двигалась она как-то особенно женственно.

— Так вы не закончили, Марианна Львовна, — обратился к своей гостье Глеб, когда мы сели.

— Тут и говорить нечего, — прохрипела «ворона» простуженным голосом, — бульварщина, безвкусица, шовинизм...

— Это мы о Пикуле, — пояснил хозяин дома и спросил меня: — А вы как относитесь к Пикулю?

— Я люблю Пикуля и читаю все, что удается достать, с величайшим удовольствием. Один из моих любимейших писателей.

— Кто же еще ходит у вас в любимейших писателях? — проскрипела Марианна Львовна.

— Солоухин, Астафьев, Распутин, Белов, Быков, Залыгин...

— А из поэтов, конечно, Кобзев и Куняев?

— Да уж конечно не Багрицкий, не Мориц и не Вергелис. — На этот раз улыбка у меня получилась уже лучше.

Она ошеломленно посмотрела на меня, но взяла себя в руки и улыбнулась в ответ. Однако глаза ее не участвовали в этой улыбке. Я обвел глазами присутствующих. Веселее всех казался Амарян.

— Да мы, собственно, не о литературе, а об интеллигентности, — подхватил Голубев. — Я до вашего прихода высказал мысль, что интеллигентность появляется только в третьем поколении. Не бывает интеллигентов первого поколения, это абсурд. А Катя со мной не соглашается, привела в пример Пикуля. У него образование всего шесть классов. Он сам сказал об этом по телевидению. Как вы думаете, что такое интеллигентность, Андрей Петрович?

— Так... — добросовестно, задумался он. — Я полагаю, что интеллигентность — это, прежде всего, честность, правдивость, внимание к окружающим, служение людям, обществу.

— То есть соблюдение заповедей Христовых, то, на чем основана наша нравственность, — вставил я.

Кораблевы молчали. Видимо, наш приход их смутил.

— Юрий Михайлович? — обратился Голубев к начспасу.

Амарян сказал, что согласен с Андреем и со мной.