Александр Кузнецов - Два пера горной индейки

Тут и Голубев пустился ругать горы за бескультурье администрации и инструкторов, за очереди, за тесноту, за принудительную музыку и за грязную посуду в столовой.

А снег валил и валил.

Коля Кораблев взялся за гитару, Леночка ему подпевала своим звенящим, как колокольчик, голоском. Сегодня они пели свои песни. Последняя из сочиненных ими песен имела рефрен:

Юра послушал одну песню и ушел, озабоченный. Да и Кораблевы долго не сидели, видно было, что им не пелось.

— Что дальше? — спросил я Котлова, когда мы вернулись в свою комнату.

— Толик, — ответил он. — Анатолий Эдуардович Хударов.

И я решил пойти после ужина в бар. Толик будет сидеть там до тех пор, пока не подцепит очередную девицу и не выпьет последней поданной сегодня в баре рюмки. Котлову ни за что не раздобыть отпечатков его пальцев, а я их принесу. А то уж больно этот комиссар Мегрэ важничает.

Давно я не был в нашем баре, наверное с тех пор, как пошел мне пятый десяток. Появилась тогда у меня приятельница, медсестра из Куйбышева. Возраста... студенческого, скажем так. Приехала учиться кататься, совершенно ошалела от гор, и после окончания срока ее путевки похлопотал я, чтоб оставили ее еще на недельку. Вот однажды вечером она мне и говорит: «Пойдем в бар!» А я у нее спрашиваю: «Зачем?» — «Посидим, потанцуем, коктейль через соломинку...»

Чтобы не обижать ее, пошел. Дым коромыслом! Содом и гоморра! Музыка оглушает так, что разговаривать невозможно, даже если кричать в самое ухо. Фонари разных цветов мигают, бегают по лицам. А перед стойкой на свободном от столов месте вплотную друг к другу кривляются и подскакивают девочки и юнцы, в основном местные. Сесть негде. Но для меня нашлось место, посадили нас к себе мои бывшие ученики, сами сели по двое на один стул.

Принес я коктейль — бурду какую-то собачью с одной долькой апельсина. Сидим балдеем. Она в восторге, хотя старается принимать вид независимый, как у завсегдатая бара. Показывает мне жестами — пойдем, мол, танцевать. Взял ее розовое ушко и кричу в него: «Сиди здесь, танцуй и делай все, что хочешь. Я ухожу!» Встал и выбрался в коридор. Она за мной: «На что ты обиделся? Я тебе ничего плохого не сделала». «Нет, — говорю, — не сделала, и обид никаких. Сиди до полного обалдения. Я даже прошу тебя». Еле-еле запихнул ее обратно. Без толку объяснять, что ей двадцать, а мне за сорок. Останови я вдруг музыку, встань посередине и скажи: «Ребята! Что вы изголяетесь? Идите читать Достоевского, думать над тем, как и для чего живете!» Что они подумают? «Лезет старикан, куда его не просят. Умник какой нашелся!» Так уж пусть прыгают.

И вот впервые после этого вступаю я в наш бар, что в подвальном помещении. А там на удивление тихо. Народа много, а музыки нет. Огни горят, но не мигают, люди сидят за столиками и разговаривают. А люди взрослые. Нормальная человеческая обстановка. Полумрак, интим...

Осмотревшись, увидел у стойки на вращающемся стуле Толика рядом с девицей и в числе знакомых — Голубевых, сидящих в углу. Все занято, у стойки не протолкнуться. Чтобы Голубевы не успели меня пригласить за свой столик, я протиснулся к стойке и встал поближе к Толику. Перед ним и перед его девушкой стояли низкие и широкие рюмки с недопитым коньяком и коктейли в высоких стаканах с торчащими из них соломинками. Такую посуду отсюда не так просто утащить, рюмки и бокалы на виду у бармена, парня, крепко сбитого, лет тридцати, но уже с осоловевшими выцветшими глазами.

Я решил ждать и заказал себе сто граммов коньяку и коктейль. Вскоре к нам подошел Шамиль. Я стоял к нему спиной и только услышал, как Шамиль сказал:

— Толик, еще сто грамм, а? — и заискивающе рассмеялся, как смеется новоиспеченный муж при встрече с тещей.

Искоса я поглядывал на Толика и его девицу, Шамиля мне не было видно. На размалеванном лице совсем еще молоденькой девушки выражение непомерной гордости и недоступности сменилось брезгливостью. Толик лишь глянул через плечо на Шамиля и щелкнул пальцами поднятой руки:

— Батал! Сто грамм водки!

И сейчас же сидевший на разделявшем меня с Толиком стуле юнец слетел со своего круглого сиденья. На него взгромоздился Шамиль. Не успел он опрокинуть поданный ему стакан, как Толик процедил сквозь зубы:

— Получил свое — и вали отсюда...

— Ну что ж... ты тоже свое получаешь, и тебя могут так же... — ответил Шамиль.

Глаза Толика сверкнули стальным блеском.