Айрис Мёрдок - Отрубленная голова

Обо всем этом мы уже говорили тысячу раз.

— Хотелось бы мне знать, откуда мне известно, что ты лжешь, — бросила Антония.

Наш разговор состоялся на следующий день, когда мы сели завтракать. Мы с Антонией еще не переоделись и были в халатах. Мы пили кофе, заедая его холодными тостами. Казалось, что и она и я не в силах сдвинуться с места. Она была бледной, вялой и раздраженной. А я — измученным.

— Я не лгу, — защищался я. — Если ты не веришь моим словам, то почему продолжаешь расспрашивать?

Все запреты были отброшены, и Антония говорила о Палмере открыто, его имя не сходило у нее с языка. Она бесконечно рассказывала об их прошлых отношениях.

— Что бы там ни было, он не мог сказать этого, — настаивала Антония.

У меня не хватило духу ответить ей, что в нашей беседе речь шла совсем о другом.

— Александр прав, — заметил я. — В нем есть что-то нечеловеческое.

— Когда он сказал это? — поинтересовалась Антония.

— Когда услышал о тебе и Палмере. Антония нахмурилась. Склонясь над остывшим кофе, она откинула растрепанный узел своих тяжелых волос. А затем воскликнула:

— Ах! — И заключила: — И в ней тоже.

— И в ней тоже, — согласился я и вздохнул. Вернее, мы оба вздохнули.

— Надеюсь, что они уедут в Америку или в Японию и останутся там, — заявила Антония. — Я больше не желаю о них слышать. Не хочу знать, что они вообще есть на свете.

— Так и будет, моя дорогая, — заверил ее я. — Разлюбить кого-то — значит забыть, каким чарующим был этот человек. Ты сама удивишься, как скоро забудешь. — Мы снова вздохнули.

— Забуду! Забуду! — вспылила Антония. — Похоже, что мы с тобой сейчас еле живы. — Она подняла на меня свои печальные, усталые глаза. Я стал размышлять, действительно ли хочу разойтись с Антонией. Да, наверное, хочу. Но это не имело значения. Интересно, что она думает обо мне? Мы с любопытством и неприязнью следили друг за другом.

— Ты ведь любишь меня, Мартин? — спросила Антония. Однако в ее голосе не чувствовалось нежности, в нем звучала неприкрытая тревога.

— Да, конечно, люблю. Конечно, — отозвался я.

Мой тон ее не убедил, и мы по-прежнему угрюмо глядели друг на друга. У каждого глаза потемнели от тайной горечи. Мне потребовалось бы немалое усилие, чтобы взять ее за руку, и я не сделал этого усилия. И пока смотрел на нее, Антония вдруг сделалась для меня незримой, и вместо нее я увидел черную голову Гонории, слегка наклонившуюся ко мне. Однако свет ее глаз был скрыт от меня завесой.

— Кстати, тебе здесь пришел какой-то пакет. Я вернулся к реальности и разломал на куски жесткий, как резина, тост. Найдутся ли у меня силы подогреть кофе?

— Да? А где он?

— В холле, — ответила Антония. — Не вставай. Я принесу. А потом сварю еще кофе.

Она появилась с длинной, узкой коробкой, завернутой в коричневую бумагу, поставила ее передо мной со словами: «Орхидеи от какой-то поклонницы» — и направилась на кухню.

Я посмотрел на коробку и прикусил губу. Мои губы пересохли и растрескались от постоянного курения. Я зажег новую сигарету и задумался, как мне пережить этот день. Для решения подобной проблемы нужна немалая изобретательность. Я выглянул в окно. Дождь продолжал лить. Я решительно разрезал хлебным ножом веревку на коробке.

На самом деле во мне не было никакого боевого задора. Мне не хотелось получать новые удары судьбы. Палмер и без того вывел меня из равновесия. Если он сознательно решил воздвигнуть барьер на пути моих устремлений, то не мог бы сделать это лучше, и я наполовину поверил, что он все знал. Но тут в моей душе еще более властно и неумолимо возник образ Гонории, покачивающей головой, — таинственной и потерянной для меня Гонории. Я снял с коробки обертку.

Палмер не знал, но сейчас неважно, знал он или нет. Эта демоническая пара уедет отсюда в Лос-Анджелес, Сан-Франциско или в Токио, и мы с Антонией забудем о них. Будем жить скучной и тусклой жизнью — разбитые, с подавленными желаниями. Только это нам и остается. Я открыл коробку.

В ней лежало что-то темное. Я с недоумением и отвращением всмотрелся повнимательнее, размышляя, что же это такое. Потом поднялся и передвинул коробку к свету, надеясь разглядеть получше. Мне не хотелось дотрагиваться до этого, но все же я очень осторожно прикоснулся, и тут до меня дошло, что это человеческие волосы. Мне понадобилось еще одно мгновение, чтобы узнать длинные, густые пряди Джорджи, ее великолепные темные, с каштановым отливом волосы. Я вскочил и на всем ходу столкнулся в дверях с Антонией.