Айрис Мёрдок - Отрубленная голова

Палмер взглянул на меня подчеркнуто мягко, как и подобает профессиональному врачу. Я заметил, что японские гравюры за его спиной перевешены.

— Тебе это кажется глупостью, а мне — просто необходимостью, — возразил он. — Нам не хотелось бы тебя потерять.

— Кому это «нам»? — спросил я. — Скажи мне, ради бога.

— Гонории и мне, — сказал Палмер.

Я приложил все силы, еще сильнее нахмурился, чтобы на моем лице ничего не отразилось.

— Что значит «не потерять меня»?

— Не знаю, — проговорил он. — Зачем мы должны заранее давать всему определения? Позволь мне сказать попросту. Я думаю, для вас обоих будет лучше, если ты разойдешься с Антонией. Ты ведь хочешь бросить Антонию, и теперь не время руководствоваться твоим весьма абстрактным чувством долга. Да и вообще, девиз «делай, что хочешь» обходится окружающим дешевле правила «исполняй свой долг». Ты постепенно погубишь Антонию, если останешься с ней. Будь решительнее. И не стыдись принимать помощь. Психика не терпит пустоты. Вскоре мы с Гонорией отправимся путешествовать, далеко и надолго. Тебя здесь ничто не удерживает. Почему бы тебе не поехать с нами?

Я опустил глаза. Палмер явно обладал способностью внушать мне, будто я схожу с ума. Никогда еще мне так ясно и четко не говорили — «все позволено». А вместе с этим «все позволено» приходило и понимание, что «все возможно», и видение, что Гонория где-нибудь, когда-нибудь все-таки займет место в моем будущем. Я снова поднял глаза и увидел, что она входит в кабинет из двери за спиной Палмера.

Я поднялся и на секунду подумал, что мне сейчас станет дурно. Но затем обнаружил, что стою напротив них, держась за спинку кресла, как обвиняемый перед судьями. Это заставило меня собраться с духом. Я вздохнул и снова сел, глядя на них.

Гонория была одета во что-то черное, с высоким воротом, впоследствии мне не удавалось вспомнить, то ли это шелковое платье, то ли халат. Ее руки были обнажены до локтя. Она остановилась позади Палмера, который от ее присутствия засиял и покраснел. Оба они следили за мной. Гонория наклонила голову, и блестящие пряди волос свесились ей на глаза. Она стояла за спиной у Палмера, как будто держала его в плену, и сластолюбивый изгиб его расслабленного тела говорил два слова: «Я — жертва». Меня потянуло отвернуться.

— Я предложил Мартину присоединиться к нам, — сообщил ей Палмер. Он наблюдал за мной с широкой, добродушной улыбкой. Так смотрят на бьющуюся в неводе рыбу или на муху.

— Ты что, смеешься надо мной, Палмер? — возмутился я. Глядеть на Гонорию я был не в состоянии.

— Не надо покоряться судьбе, Мартин, — назидательно проговорил Палмер. — Как психоаналитик, я, конечно, не считаю, будто свободу можно завоевать судорожными усилиями воли. Но время выбора все равно наступает. Ты человек, не скованный привычными правилами. Так позволь же своему воображению следовать тайным велениям сердца. Скажи себе: ничего невозможного в мире нет.

Я засмеялся и снова встал.

— Ты спятил, — произнес я. — Неужели ты действительно считаешь, что я смогу жить с вами обоими, пусть даже недолго, да просто что я смогу продолжать знакомство с вами? Неужели я должен принять это всерьез? — И тут мои глаза встретились над головой Палмера со взглядом Гонории.

В тот миг между нами возник контакт, и, продолжая на нее смотреть, я понял, что, наверное, это произошло в первый и последний раз. Я не мог представить себе ничего подобного — она чуть-чуть покачала головой, и на ее глаза словно упала завеса. Это было решительное и властное прощание; мне сделалось больно, но я успел осознать, что она не говорила обо мне со своим братом. Это была наша первая и последняя интимная встреча, живая, но мгновенная. Я быстро перевел взгляд на Палмера.

— Между нами все кончено, — заявил я.

— В таком случае, — заявил Палмер, — мы вряд ли когда-нибудь увидимся. Я уже говорил, что Мы с Гонорией уезжаем отсюда. Навсегда.

— Тогда прощайте, — сказал я.

— Все зависит от твоего выбора, Мартин, — сказал Палмер. — Все зависит от твоего выбора.

— Он был ужасно подавлен и разочарован, — рассказывал я Антонии, — но, как ты сама понимаешь, рассуждал весьма четко и здраво. Просил меня сказать, чтобы ты за него не беспокоилась и со временем он оправится. Он очень благодарен тебе и надеется, что не причинил тебе зла. И очень хотел, чтобы все это оказалось возможным. Словом, держался молодцом. Говорил, что вынужден смириться с твоим решением и что у вас все равно ничего бы не получилось. Но также добавил, что это прекрасная попытка и он рад, что вы ее сделали.