Крис Гарднер - В погоне за счастьем

Стоя в подвале, подумал: откуда взялся мамин запах? Я не знал, что Бейби хранит здесь некоторые мамины вещи, и не подозревал, что всего через несколько недель, словно кто-то переключит канал телевизора, мама вернется и мы заживем как прежде.

И начнем мы жить так, словно читаешь книгу, делаешь закладку, а потом через некоторое время снова читаешь с того места, на котором остановился. Наша совместная жизнь начнется без всяких объяснений. И в этой жизни снова возникнет Фредди.

Стою в подвале и чувствую, что вот-вот разрыдаюсь, и тогда невыплаканные слезы прорвут плотину моих страданий потоком сильнее реки Миссисипи.

На всякий случай спрашиваю:

– Мама?

– Крисси Пол! – постоянно раздавались голоса в Большом доме на пересечении Восьмой улицы и Райт, в котором мы временно жили у Бесси. Моя мать уже вышла из тюрьмы, и она, а вместе с ней мои сестры и кузины хотели, чтобы я сбегал за покупками или выполнил какое-либо их поручение.

Так уж сложилось, что в возрасте с десяти до четырнадцати лет, без особого желания с моей стороны, стал мальчиком на побегушках. С того дня, как дядя Генри познакомил меня с музыкой Майлса Дэвиса, мечтал стать таким же блистательным музыкантом и в минуты уединения грезил вовсе не о том, чтобы превратиться в мальчика на побегушках.

Я очень признателен матери за то, что она поняла силу моего желания стать музыкантом, купила мне подержанную трубу и даже изыскала средства, чтобы я брал уроки игры на этом музыкальном инструменте. Поэтому у меня не было морального права отказывать ей, когда она просила сбегать куда-нибудь по ее делам. Некоторые ее поручения были даже по-своему приятными. Например, мне приходилось много бегать по городу в те дни, когда наступало время платить по кредитам, которые нам давали в продуктовых магазинах. В такие дни мать обычно говорила:

– Крисси Пол, сбегай к Бейби и принеси небольшой пакет.

После этих слов понимал: нам дают в долг, чтобы мы могли вернуть другой долг. Впрочем, я не знал всех деталей и тонкостей финансовых операций, потому что эти вопросы в нашей семье не обсуждались. У нас не было принято рассуждать на тему безденежья, словно бедность – это признак дурного тона. Я приходил к Бейби, и она без всяких объяснений передавала конверт, в котором (прекрасно понимал это) лежало два или три доллара. Выступал в роли курьера и не знал, о каких суммах идет речь, но был приятно поражен умением матери сводить концы с концами. Порой тех денег, которые через меня передавали, хватало лишь на то, чтобы накормить нас ужином.

Денежный вопрос был для меня тогда очень важным. У меня не было отца, который подкинул бы денег, поэтому мне приходилось на всем экономить и заниматься разной халтурой ради подработки. В те годы я научился экономить, и это умение мне очень пригодилось позже, когда копил деньги на машину. Ну а тогда, в детстве, мой опыт мальчика на побегушках помог мне понять основные принципы составления бюджета и финансирования: доходы и расходы, кредит и выплата процентов по нему, а также то, как из минимального количества денег выжать максимальную ценность.

Я бегал и отдавал долги в магазин Сю и другие продуктовые магазины, например в магазин Uncle Ben’s, расположенный на пересечении Девятой улицы и Мейнеке. В магазине Uncle Ben’s мать иногда покупала нарезку на доллар: на пятьдесят центов салями и на пятьдесят центов сыра. Зачастую этой нарезки хватало на ужин для целой семьи из семи человек: матери, Фредди, меня, Шэрон, Ким, Офелии, а также ДеШанны – дочки Офелии, которая появилась на свет, когда моя сестра находилась в приюте.

Я отказывался есть нарезку из магазина Uncle Ben’s, если только, в буквальном смысле слова, не умирал с голоду. Я ничего не имел против Бена, но у него была кошка, которая периодически запускала лапы в его нарезку. Видел, как животное бродит по прилавку, где была разложена нарезка, и это зрелище приводило меня в ужас – какая уж тут гигиена! Мне тогда было двенадцать лет, я мало чего понимал в вопросах медицины, но здравый смысл мне подсказывал: кошке, которая ходит по земле и копается в своем лотке, куда она писает и какает, нельзя позволять близко подходить к продуктам питания вообще и к салями, которую я покупаю, в частности. Но я помалкивал и никому не высказывал своих опасений.