Джонатан Франзен - Поправки

– Вперед, па! Правая рука, левое плечо! Ты можешь это сделать? Покажи нам, как ты выполняешь простые инструкции! Давай! Правая рука. Левое плечо.

Альфред покачал головой.

– Нам всего и нужно-то – спальня да кухня.

– Ал, я не хочу жить в квартире из спальни и кухни! – возразила Инид.

Старик отодвинул стул от стола и опять оглянулся на Чипа.

– Как видишь, тут есть свои трудности, – сказал он. Альфред встал, ноги подкосились, и он рухнул на пол, увлекая за собой тарелку и подставку, чашку и блюдце. Грохот прозвучал, словно последний аккорд симфонии. Старик лежал среди осколков, как раненый гладиатор, как павший конь.

Чип наклонился и помог отцу сесть. Дениз выбежала в кухню.

– Без четверти одиннадцать, – сказал Гари таким тоном, будто ничего не произошло. – Прежде чем уйти, подведу итоги: отец страдает деменцией и недержанием. Мама не может жить с ним в этом доме без посторонней помощи, о которой она не желает и слышать, даже если бы она была ей по карману. «Коректолл», очевидно, не выход. Итак, я хочу знать: что вы собираетесь делать? Прямо сейчас, мама! Я хочу услышать ответ прямо сейчас.

Дрожащими руками Альфред уцепился за плечи младшего сына, с изумлением озирая комнату. Он был растерян, но улыбка так и не сошла с его лица.

– А я спрашиваю, – сказал он, – кто хозяин дома? Кто платит за все?

– Ты хозяин, папа.

Альфред покачал головой, словно этот факт шел вразрез со всеми прочими. Гари ждал ответа.

– Думаю, нужно сделать перерыв в приеме лекарств, – сказала Инид.

– Отлично, попробуй! – подхватил Гари. – Помести отца в больницу – посмотрим, выпишут ли его оттуда. А заодно и сама сделай перерыв в приеме сильнодействующих препаратов.

– Мама избавилась от них, Гари, – сказала Дениз (она стояла на коленях, вытирая пол). – Выбросила в мусородробилку. Отцепись от нее!

– Что ж, мама, надеюсь, этот урок ты усвоила!

Чип, одетый в отцовскую одежду, не мог уследить за разговором. Руки отца давили ему на плечи. Второй раз в течение часа кто-то цеплялся за Чипа, словно он что-то собой представлял, был кем-то. А на самом-то деле его было так мало, что Чип не знал даже, за кого принимают его сестра и отец. Свершился метемпсихоз, его память, очищенная от всяких индивидуальных примет, переселилась в тело надежного брата, достойного сына…

Гари присел на корточки перед Альфредом.

– Папа! – сказал он. – Мне жаль, что так все заканчивается. Я люблю тебя. Скоро увидимся снова!

– Ну-ну. Доб пжалвт, – пробормотал Альфред. Опустив голову, он обводил столовую безумным взглядом.

– А ты, мой безответственный братец, – скрюченные, точно птичьи когти, пальцы Гари коснулись темени Чипа, пытаясь приласкать, – надеюсь, ты тут поможешь!

– Буду стараться! – Чипу не удалось вложить достаточно иронии в свой ответ.

Гари поднялся.

– Жаль, что испортил тебе завтрак, мама. По крайней мере, мне стало легче, когда я высказался.

– Почему ты не мог подождать до конца праздников? – пробормотала Инид.

Гари поцеловал ее в щеку.

– Завтра же утром позвони Хеджпету. Потом перезвони мне и скажи, какого плана вы придерживаетесь. Я буду пристально следить за его осуществлением.

«Неужели Гари повернется и выйдет из дому, оставив Альфреда на полу, рождественский завтрак – в осколках?» – недоумевал Чип. Однако на Гари нашел рациональный стих, его слова звучали пусто, формально; ни с кем не встречаясь взглядом, он надел пальто, взял чемодан и пакет с подарками от Инид. Гари подгонял страх. Теперь Чип отчетливо различал скрытую причину этого холодного, почти без прощания ухода: брат был напуган.

Едва захлопнулась входная дверь, Альфред удалился в ванную.

– Какое счастье, – заметила Дениз, – что Гари высказался и теперь чувствует себя намного лучше.

– Да, он прав, – сказала Инид, тупо уставившись на композицию из падуба. – Настала пора перемен.

После завтрака часы текли медленно, в расслабленном, болезненном ожидании главной части праздника. Чип так устал, что все время мерз, хотя лицо уже раскраснелось от жара кухни и аромата печеной индейки, одеялом накрывшего весь дом. Всякий раз, когда Чип оказывался в поле зрения отца, по лицу Альфреда проскальзывала улыбка узнавания и радости. Чип мог бы подумать, что отец его с кем-то путает, если бы Альфред не окликал его каждый раз по имени. По-видимому, старик любил Чипа. Большую часть жизни Чип спорил с Альфредом, негодовал на него и никак не мог извлечь из души жало родительского неодобрения. Сейчас его политические взгляды и личные изъяны, как никогда, заслуживали отцовского осуждения, но со стариком почему-то ссорился Гари, а при виде Чипа лицо Альфреда светлело.