Олег Рой - Амальгама счастья

Даша смеялась в ответ, махала рукой и мчалась к тому единственному, кто, неосознанно для нее самой, уже занимал все ее мысли…

А вечером все начиналось сначала. Вера Николаевна заходила к девушке в спальню и, удобно усевшись с пасьянсом за маленьким инкрустированным столиком, принималась перечислять достоинства молодого человека.

– Он умен и образован, – размеренно говорила она, зорко поглядывая на карты, – его ждет, судя по возможностям семьи и его собственным дарованиям, великолепное будущее. Он из тех людей, которым воспитание позволяет чувствовать себя своим в любом, самом высокопоставленном окружении, а его врожденный аристократизм и чувство меры делают его появление уместным в лучшем обществе Парижа, Рима, Нью-Йорка или Токио – безразлично… Он очень увлечен своей карьерой адвоката, и, кстати, говорят, у него десяток любовниц…

– Мне нет дела до его карьеры и его любовниц, бабушка! – отвечала Даша. Может быть, в этот момент в глазах ее загорался бесовский зеленый огонек, или чуть резче обычного изгибались уголки губ, или рука застывала со щеткой над копной льющихся платиной волос – кто знает?.. Кто может знать, что творится в уме, в душе у пятнадцатилетней девчонки, упрямой и испуганной, озадаченной пробуждением первых чувств, ни в чем не сознающейся себе самой – и, уж конечно, тем более окружающим?..

Похоже, однако, что Дашины чувства и молниеносное развитие ее отношений с Марио беспокоили только Веру Николаевну. Родители юноши, напротив, всячески поощряли его общение с красивой девочкой из России – страны, которую они привыкли считать своей исконной родиной. К тому же они видели в Даше именно родственницу и, пожалуй, совершенно не были склонны драматизировать ситуацию или вообще придавать ей серьезное значение, не усматривая в девушке никакой опасности, а тем более – матримониальных намерений, которых не смогли бы одобрить.

Благодаря бабушке Даша неплохо объяснялась по-французски, а Марио, как и все в этой семье, получал в детстве уроки русского языка, и их смешное, чуть неуклюжее двуязычие в общении служило для них самих предметом постоянных шуток, милых двусмысленностей и забавного пикирования. Он первым помог ей научиться ценить оперу, заставив высидеть несколько скучных для нее поначалу вечеров в Гранд-Театре, а она уговорила его повезти ее в Монтре, на джазовый фестиваль, которым бредила и о котором страстно мечтала еще дома, в Москве. Он научил ее лакомиться той восхитительной смесью вина и сыра, которой по праву гордятся швейцарские гурманы, а она сделала из него, заядлого кофемана, ценителя чая с мятой и душицей – без тканевого полосатого мешочка с этими сушеными травами бабушка Вера Николаевна никогда не отправлялась в путешествие, будь то некогда дача в Крыму или теперь – Швейцария. Марио привел Дашу в русскую церковь, где когда-то крестили дочь Достоевского, и она долго молча стояла перед византийскими росписями, вдыхая пыль веков и аромат величия, так свойственный православным храмам, где бы они ни находились. В свою очередь, девушка открыла для друга наслаждение живописью, к которой в отличие от музыки он считал себя достаточно равнодушным, и была неутомима в совместных походах по женевским галереям, где с увлечением объясняла ему разницу между мировосприятием Сезанна и Ренуара…

Ни он, ни она не называли то, что происходило между ними, любовью или даже влюбленностью. Просто Женева была очаровательным праздником – и Марио дарил милой русской девочке с чуть удивленными светлыми глазами этот праздник легко и щедро, не задумываясь о том, как много дарит ему сама Даша. Просто стоял июль, и уже начинали падать звезды, и город одурманивающе благоухал озерной водой и пряной зеленью трав, и красивые люди шли по красивым улицам, наслаждаясь вечной музыкой старого города…

Однажды, уже перед самым Дашиным отъездом, они сидели в маленьком ресторанчике неподалеку от ратуши. Марио заказал чудесную озерную рыбу – Даша никогда и нигде потом не пробовала ничего подобного – и легкое холодное вино из местных виноградников. Время шло, падали минуты, пели птицы, и девушке казалось, что это никогда не кончится, что мир остановился и замер, словно повиновавшись властному щелчку фотографа. Чуть опьянев от выпитого вина, порозовев от счастья, она неотрывно смотрела в его синие, как будто озерные глаза. Его взгляд нежно скользил по ее губам, ее груди под распахнутым вырезом легкого голубого платья, ее левой руке, уроненной на стол и играющей складками скатерти… Подошел официант, Марио глянул на него изумленно, будто вопрошая, откуда тот взялся в самый неподходящий момент, Даша засмеялась, разрывая заколдованный круг молчания, и все стало, как бывало прежде, они заторопились, задвигались, и то великое, нежное, что только начиналось еще между ними, умолкло и стихло, не названное по имени, и больше уже не вернулось, забытое под ворохом предотъездных хлопот и бабушкиного ворчания…