Роушин Мини: Два дня в апреле

Потом снова возвращается к столу. Сверху доносится шум. Слышится негромкое шарканье ног над потолком в кухне, потом раздаётся звук раздвигаемых ночных штор, негромко хлопает дверь. Дафния загружает тостер новой порцией хлеба и нажимает на кнопку включения.

Свекровь переехала к ним с Уной на следующий день после похорон Финна. Она даже не удосужилась поставить их в известность о своём намерении, позвонить, предупредить, сообщить, и всё такое. Просто утром следующего дня возникла на пороге их дома с мокрым то ли от слёз, то ли от дождя лицом. Под мышкой сумочка — явно чья-то, передаренная ей за ненадобностью, у ног видавший виды потёртый чемодан голубого цвета, тоже наверняка позаимствованный у кого-то.

«Я тут подумала и решила, что поживу у вас какое-то время». Голос звучал ровно, несмотря на влажные щёки. Несмотря на то что лишь накануне в землю опустили её единственного сына, её единственного ребёнка. Дафния была слишком раздавлена собственным горем, чтобы отказать свекрови. Да у неё и слов-то не было подходящих, чтобы сказать ей «нет». А потому она молча подняла чемодан и переставила его в холл. Следом вошла свекровь.

Какое-то время они обитали в доме Финна втроём: его дочь, его мать и его жена. И всех их, сошедшихся под одной крышей, объединяло лишь одно: общая утрата, общее горе, та пропасть, которая образовалась в жизни каждой из них после его трагической гибели.

Спустя пять дней Мо уехала так же неожиданно и стремительно, как и появилась в их доме, без всяких объяснений или уведомлений. Однажды вечером вошла в гостиную, волоча за собой свой голубой чемодан.

«Поеду домой, — объявила она с порога. — Я перезвоню вам попозже, узнаю, как вы тут справляетесь без меня».

Помнится, от неожиданности Дафния даже перестала выгребать пепел из камина. Она повернулась к свекрови. В дверях застыла маленькая упрямая фигурка. Плотно замотанный вокруг шеи шарф синего цвета, чёрный стёганый жакет, из-под колёсиков чемодана выглядывали ярко-оранжевые теннисные туфли.

«Вам никуда не надо ехать», — сказала она тогда. В самом деле! Какая сейчас разница, кто где живёт? Но Мо всё равно уехала.

Первые недели и месяцы были самыми страшными. Каждый вечер, укладываясь в кровать, Дафния думала об одном и том же. «Как я очутилась в этом доме? Почему моя жизнь завершилась таким крахом?» Она представляла себе унылую вереницу дней впереди и каждый новый день, который станет встречать с тем же ощущением полнейшего провала и собственной никчёмности. Самой себе она напоминала воздушный шарик, который совершенно неожиданно лопнул. И всё вокруг пусто, и внутри тоже одна пустота. «Интересно, — размышляла она, — какие еще испытания приготовила жизнь в будущем?»

Но время… это такая странная штуковина. Бывает, что один час тянется целую вечность, а месяц пролетает как одно мгновение. Неожиданно для себя самой она вдруг оказывалась в супермаркете. И совершенно не помнила, как она туда попала! Иногда, стоя в пробке на дороге, Дафния вообще забывала о времени. Куда и зачем она едет, подпираемая вереницей машин спереди и сзади? Понятия не имеет! А порой замирала как вкопанная на перекрёстке перед светофором и простаивала там бог знает сколько времени, погружённая в свои невесёлые мысли. И какое ей было дело до призывно мигающего зелёного света? Пусть себе мигает, сколько ему заблагорассудится.

Горечь утраты близкого человека сопровождалась массой других больно ранящих душу хлопот, связанных со смертью Финна. Но все эти дела надо было решать, причём безотлагательно. Закрыть его банковский счёт, получить официальное свидетельство о его гибели, перевести на своё имя оплату всех счетов и выплат по медицинской страховке, аннулировать его заказы, членство в клубе велосипедистов, подписку на профессиональные журналы.

Сгрести всё, что осталось от его прежней жизни, в одну кучу и выбросить вон за ненадобностью, словно этой жизни и не было вовсе. И каждый её очередной поход по инстанциям казался Дафнии еще одним гвоздём, который она вколачивает в крышку его гроба. Каждая новая анкета, заполняя которую она в графе «Семейное положение» писала уже не «Замужем» , а «Вдова» , тоже ранила её сердце и даже оскорбляла своей несправедливостью. Ведь ей так нравился статус замужней дамы! Она просто обожала быть замужем. И вот вам, пожалуйста! Она — ничто и никто, и звать её — никак!

Нет, она не просила Мо помочь ей справиться со своим горем, а сама свекровь тоже не удосужилась предложить такую помощь. Правда, через какое-то время они стали видеться регулярно. Дафния возобновила прежнюю традицию, существовавшую при жизни Финна: каждые выходные Мо приезжала к ним на ужин. Но, сидя за столом, они почти не упоминали его имени. Говорили о чем угодно, только не о нём.