2
Начальник оперчасти колонии, бойкий молодой капитан, встретил его радушно, принес личное дело и скоро привел Симку Шаронову.
Черная челка под черными платком, черная телогрейка, черные сапоги, черное трико. Чистая монашка! Симка была совсем не уродлива, и они наверняка гляделись неплохой парой со своей подружкой, Зойкой Клявиной, когда гуляли на свободе, воровали, грабили, жили по подвалам с главарем Костериным, Юркой Городничим, прокурорским сынком Олежкой Кылосовым.
Симка села на табуретку перед следователем, высоко поддернув юбку. Что ж, товар был хоть куда и на воле наверняка пользовался спросом.
— Одерни юбку, Шаронова. Чего ты тут передо мной растопырилась?
Одернула, изображая лицом скромницу, но тут же развела коленки — юбка снова полезла наверх.
— Бесстыдница ты… сядь боком! Я следователь. Хотел вот о вашей бывшей компании с тобой потолковать.
— Ни хрена не выйдет. Все забыла.
— Ничего, вспомнишь…
— Не, не вспомню.
— Почему?
— Раз я вам не нравлюсь.
— О чем вы только думаете, черт вас знает… Ладно, давай по делу. Костерина помнишь еще? Зойку, подружку свою? Она тебе привет передавала из Нижнего Тагила.
— Надо будет ксивку послать… Она на меня обид не держит?
— Вроде нет. Привет вот велела передавать, если увижу.
— Тогда нормально. Тогда слава Богу, — Шаронова перекрестилась.
— Верующей, гляжу, здесь стала?
— У меня подружка верующая.
— Это с которой живешь, что ли?
Симка кивнула. Бледный румянец проступил на скулах. Господи…
— Кто там у вас еще был? Костерин, Городничий, Кылосов…
— У, С-Суслик поганый, гнилой… Он все на свободе ходит?
— В институт, я слышал, нынче собирается. Скажи, Серафима, кто милиционеру тогда, у вокзала, ножом вмазал?
— Кто вмазал, у того и спросите.
— А я хочу, чтобы ты сказала.
— Ну, уж этого-то не дождетесь.
— Но почему, Сима?
— Вот по кочану. Потому что я вам не нравлюсь.
— Глупость какая. Не нравлюсь… Так ли обязательно для тебя — мне нравиться? У тебя ведь подруга есть.
— Мало ли… А я, когда мне сказали, что следователь ждет, загадала: понравлюсь или нет? Если бы понравилась — может, другое было бы дело.
— Ты думала, может быть, что мы с тобой здесь любовью заниматься начнем? Хватит об этом. Я хочу знать, чем занималась ваша компания вечером 23 февраля 1974 года, в двадцать один час пятнадцать минут, когда на привокзальной аллее было нанесено ножевое ранение работнику милиции, повлекшее его смерть. Ну, слушаю.
— Сказала ведь — ничего не помню.
— Давай, вспоминай…
Михаил заполнил графы протокола допроса, отведенные для установочных данных.
— Ну, так кто же его замочил? Сам Костерин? Городничий? Или все-таки Суслик?
— Если даже знаю — все равно не скажу. Зачем мне это надо — в раскрутку идти?
— Почему — в раскрутку? Ответит тот, кто ударил.
— Ладно лапшу-то вешать… Вокруг жмурика всегда раскрутка идет. А тут еще — мент. Новый срок будет, это уж точняк. А Зойка-то что говорит?
— Зойка… Зойка готова идти на признанку. Но не одна. С кем-то на пару. Затем я сюда и приехал. У нее к Костерину ненависть большая.
— Да и у меня к нему тоже счетец есть… Но если по вашему делу — это мимо, пустой номер.
— А кто тогда — не пустой? Суслик?
— Не вяжись. Куда вы меня тянете? Опять на суд, опять эти рожи видеть… Не хочу.
— Слишком просто думаешь от всего отделаться… Ну что, станем давай записывать.
— Записывай, если не лень.
Но повела себя на допросе хитро: не стала отрицать, что в один из вечеров, когда они гуляли, выпившие, по улицам железнодорожного поселка, услыхали вдруг крик и от людей узнали, что кто-то ножом ударил человека. Кто причастен из их компании, не знает, потому что была пьяная, и не помнит, все ли парни были на месте, когда раздался крик. И драки никакой не помнит. И разговоров на этот счет не было. Позиция ее была, в общем, ясна: если дело всплывет, ее не в чем будет уличать: да, слышала, было что-то такое, но ничего толком не знаю, пояснить по существу ничего не могу. Симка внимательно прочитала, подписала протокол.
— Ладно, формальности мы с тобой одолели, — сказал Носов, засовывая бумагу в папку. — Теперь давай попробуем поговорить по-людски.
Он достал бутылку газировки, белую мягкую булку, положил на стол пачку хороших сигарет. «Ешь, нехорошая девушка». Шаронова жадно набросилась на еду и питье. Закурили они вместе.
— Значит, Кылосов… Информация интересная. А почему Зойка про Костерина балаболит?
Читать дальше