Александр Житинский - Фигня (сборник)

Приспело время познакомить тебя со стихами.

Посылаю тебе строки из сочинения Константина Николаевича Батюшкова, с коими я совершенно согласен.

С тем и позволь обнять тебя, душа моя. А.Б.»

– Ах, Настя, как хорошо… – прошептала Лиза, прижимая листок к груди, – как я счастлива!..

В ясное, холодное утро Григорий Иванович Муромский, соблазнясь хорошею погодою, решил прогуляться верхом на своей куцой кобылке и рысью поехал на край родовых владений.

В окраинной роще он остановился, намереваясь отхлебнуть из фляжки, но тут увидел на расстоянии всего лишь пистолетного выстрела соседей своих: Ивана Петровича Берестова, гордо сидящего верхом, в чекмене, подбитом лисьим мехом, и сына его, Алексея Ивановича. Рядом с ними стремянный сдерживал три пары борзых. Все были в напряжении, как перед атакой.

Делать было нечего. Муромский, как образованный европеец, несколько протронул лошадь по направлению к противникам и учтиво их приветствовал.

Берестов отвечал с таким же усердием, с каковым цепной медведь кланяется «господам» по приказанию своего вожатого. Алексей по-военному четко кивнул, опустив подбородок к груди.

Муромский хотел уже с достоинством отъехать, как вдруг окрестности огласились пронзительными криками и оглушительным треском.

Весь этот шум производили дворовые мальчишки с трещотками, которые стали прочесывать кустарник. Заяц выскочил из кустарника и побежал полем. Берестовы и стремянный закричали во все горло, пустили собак и во весь опор поскакали следом.

Лошадь Муромского, не бывавшая никогда на охоте, испугалась и понесла. Бедный Григорий Иванович из последних сил сохранял осанку бывалого наездника. Доскакав до оврага, кобыла вдруг кинулась в сторону, Муромский не усидел и довольно-таки тяжело упал на землю. Кобыла, как только почувствовала себя без седока, тотчас остановилась, будто опомнясь.

Алексей в азарте продолжал с криком скакать за собаками и зайцем, а Иван Петрович, краем глаза увидав, что произошло с соседом, круто поворотил коня и поскакал к нему.

– Не ушиблись, Григорий Иванович? – участливо осведомился он, подскакав. – Это моя вина, покорнейше прошу простить!..

Муромский уже поднялся, хромая и охая, и потирал бок и руку.

– Аж дух вышибло… Старею, – без прикрас признался он.

Стремянный привел виновную лошадь, держа ее под уздцы.

Подскакавший Алексей помог Муромскому взобраться на седло.

– Григорий Иванович, прошу пожаловать ко мне, – пригласил Берестов-старший. – Вам необходимо отдышаться, и ногу надобно осмотреть. Лекарь у меня кудесник, войну прошел…

– Да я ничего… Уже, никак, отпустило… – попытался отговориться Муромский, но не тут-то было.

– Как хотите, Григорий Иванович, а никаких отговорок не приму, – миролюбиво, но твердо сказал Берестов. – Вы, я вижу, плохи, а до меня отсюда ближе, чем до вашего дома!.. Нартай, – кликнул он. – Предупреди лекаря!

Стремянный поскакал вперед, сопровождаемый собаками и мальчишками.

– Считайте, что я взял вас в плен, – пошутил Иван Петрович и рассмеялся. Алексей с удовольствием подхватил смех отца, а смущенный Григорий Иванович улыбался-улыбался, да вдруг и раскатился тоненьким хохотком, кривясь от боли в боку…

…За столом царило полнейшее благодушие. Григорий Иванович, возбужденный происшествием и добрым обедом, вдохновенно распространялся на излюбленную тему, найдя в Иване Петровиче заинтересованного слушателя:

– …А настоящий старинный русский «Ерофеич» делается так: берем по восьми золотников мяты, аниса и померанцевых орешков, крупно так истолченных, заливаем все это штофом очищенной на березовых угольях водки – и на две недели на чердак, под стреху, в тепло; а зимой – в запечье… Опрокинешь рюмочку такого «Ерофеича», воротясь с отъезжего поля – и сразу в сердце рай, здравствуй, дом родимый!.. Э, любезный Иван Петрович! А какую малиновую ратафию творила покойная моя Марья Васильевна!..

– Слушаю вас, милейший Григорий Иванович, и сердце радуется! – с искренним чувством воскликнул тоже раскрасневшийся Иван Петрович. – Я ведь, признаться, полагал, что вы употребляете какой-нибудь джин, или шотландский виски, или ром ямайский!.. Каюсь теперь, потому как вижу, что вы истинно русский человек! Dis-moi ce que tu bois, je te dirai qui tu es! – заключил он по-французски и тут же на всякий случай перевел: – «Скажи мне, что ты пьешь, и я скажу тебе, кто ты».