Ариэль Бюто - Цветы осени

В самомнении? В отказе сдаваться? Серджо подумал, что я… свободна. В мои-то годы!

— Надеюсь, вы не заскучали в одиночестве? — Серджо плюхается на стул. — Такую женщину, как вы, нельзя надолго оставлять одну. Хотите чего-нибудь еще?

— Н-нет, — бормочет Жюльетта.

— Боюсь, у меня действительно нет никаких шансов.

Не скажу, что он мне по-настоящему нравится. Пожалуй, как и Пьер. Так что же меня останавливает?

— Сожалею. Никаких. Я не та, за кого вы меня принимаете.

— Там, на пляже, вы выглядели такой свободной, легкой… как воздушный шарик. На вас было нарядное платье, среди полуголых людей вы могли бы выглядеть неуместной, почти смешной, но взирали на окружающих с таким высокомерием, что казались королевой.

Я — королева. Приятно слышать, как этот человек говорит обо мне. Пусть продолжает.

— Между тем вы не… как бы это сказать… Я каждый день встречаю женщин куда красивее вас.

— И назначаете им свидания?

Жюльетта мгновенно спохватывается: ей жаль, что она задала этот вопрос, что в нем прозвучала горечь. Он назвал ее королевой.

Сказал, что она лучше всех. В том числе — красивых женщин.

— Иногда. В этом нет ничего дурного. Но вы больше чем красивы.

— О чем вы?

— Вы… заботливы, как мать. Именно так. Но я захожу слишком далеко.

Да он сдает позиции! Называл королевой, а теперь взял и разжаловал в «мамашу».

— Так вы поэтому захотели снова со мной увидеться?

— Боже, конечно нет! — Хохотнув, Серджо поднимается из-за стола и по-дружески похлопывает ее по плечу. — Все дело в том, что вы — француженка. Я питаю страсть к вашему языку и просто не смог устоять перед желанием вернуться в молодые годы. Кроме того… теперь, когда вы поставили меня на место, я слишком вас уважаю, чтобы тащить в постель.

Сама виновата, старушка! Мужчины туповаты, они все понимают буквально, а иногда даже бегут впереди паровоза.

Я бы не хотела оказаться в постели с этим Серджо. Нужно сохранить загадочность. Я всегда предпочитала бутоны цветам…

Выйдя на улицу, Жюльетта внезапно осознает, что ушла из дома больше трех часов назад. Ей потребовалось сто восемьдесят минут на то, чтобы посетить Галерею Академии и увидеть свое новое отражение во взгляде незнакомца. Она улыбается, пересекая легкими шагами мост Академии. Держится прямо и уверенно, слава богу, ноги пока ее не подводят. Она ненадолго задерживается у парапета, смотрит на канал, на крошечных человечков в vaporetti, уносимых прочь мутным потоком жизни, который способна остановить только Жюльетта. Солнце ласкает ее затылок, и она вздрагивает от удовольствия. Ей нет дела ни до Серджо, ни до Пьера, ни до Луи, ни до всех остальных мужчин, вместе взятых. Она использовала их, чтобы стать собой, единой, неделимой и лучезарной в наконец-то обретенной цельности.

Пьер и Серджо помогли ей острее осознать собственную значимость, теперь ей будет легче прожить оставшиеся годы. Они взорвали кокон инфантильности, в котором Луи много лет держал Жюльетту. Прохожие улыбаются этой слишком хорошо одетой женщине, которая, полуприкрыв глаза, жадно вдыхает отдающий затхлостью запах воды. Она напоминает фигуру, украшающую нос корабля, и словно бы стоит на этом мосту с незапамятных времен. Она составляет единое целое с Венецией, она растворяется в Светлейшей, как сладострастная любовница. К черту мужчин с их примитивными желаниями! Не подчиняться — значит еще и противостоять могущественному зову плоти, их плоти, и прислушиваться к собственным желаниям, — их так долго душили, что они почти лишились голоса.

Я теперь всего лишь половинка. С этим покончено. Я больше ничего не боюсь, даже себя.

Жюльетта оборачивается, успев забыть о Серджо. Впрочем, тот уже испарился.

Жюльетта чувствует себя бедной сироткой, глазеющей на витрину кондитерской. Нет ничего более хрупкого, чем это стекло, отгораживающее протянутую руку от дивных лакомств. Нет ничего более непреодолимого, чем это невидимое препятствие. Лучше ослепнуть, чтобы не знать, чего лишаешься. Вот она, свобода, там, за окном. Она знает, потому что вкусила этой свободы. Воспоминание о ней и сладостно, и мучительно. Она призывает его к себе, как ребенок расковыривает болячку.

Джульетта суетится с утра до вечера, врач приходит каждый день. Ничего не прописывает. Не лечит. Констатирует.

Жюльетта сидит на краю кровати и смотрит, как угасает ее внучка, как вместе с ее тяжелым дыханием уносятся прочь осколки венецианской мечты. Первые разы стали последними, Жюльетта с самого начала была к этому готова. Она поняла и приняла правила игры. Лучше прожить нечто, что плохо закончится, чем не жить вовсе.