Харри Нюкянен - Ариэль

Издательство благодарит Информационный центр по финской литературе (FILI) за поддержку в издании этой книги

Человек рождается, живет и умирает. Немногие оставляют по себе заметный след. Память о большинстве хранит лишь старый пыльный семейный альбом на нижней полке книжного шкафа. В жизни некоторых невозможно даже при большом желании отыскать хоть какой-нибудь смысл.

Пехконен относился к числу последних.

Будь я человеком дотошным, то наверняка внимательнее присмотрелся бы к его жизни, кажущейся совершенно никчемной. Одному Богу известно, где и зачем этот неряха болтался по миру от рождения до смерти, то есть на протяжении примерно пятидесяти лет. Я знал о нем очень мало, и как полицейского меня интересовал ответ всего на один вопрос: кто его убил?

Труп Пехконена лежал в ящике на вчерашних газетах, которые он использовал еще и в качестве одеяла. Ранняя осень, ночь была холодной, около пяти градусов. Покрывало из газет, за неимением лучшего, хоть как-то согревало.

На голове покойника была необычная шапка из искусственной кожи, скорее напоминавшая раздавленную на шоссе енотовидную собаку, чем головной убор. Шею с въевшейся в кожу грязью обвивал темно-коричневый шерстяной шарф, до того износившийся, что походил на веревку.

На виске зияла глубокая рана, а у головы валялся выковырянный из мостовой булыжник не меньше пяти килограммов весом. Газеты, подсунутые под голову вместо подушки, впитали кровь, вытекшую из раны. От ящика несло типографской краской и мочой. На прощание Пехконен наделал в штаны.

При виде трупа меня сразу посетила мысль, что на следующее утро там же окажется газета, сообщающая об обнаружении тела мужчины в ящике для газет. [1] В некоторых районах Финляндии почта доставляется в коллективные почтовые ящики, откуда жители забирают корреспонденцию сами. ( Здесь и далее — примечание переводчика.)

Смерть Пехконена была столь же бессмысленна и незначительна, как и его жизнь, если не считать достижением короткую заметку, укрывшуюся на внутренней полосе официальной газеты, да пару колонок в желтой газетенке. Я был уверен, что уже в тот же день на ближайшем углу обнаружится приятель Пехконена, прикончивший его подвернувшимся под руку куском брусчатки — просто по пьянке или чтобы присвоить бутылку с выпивкой, с которой нянчился покойный. Расследование и медицинское вскрытие обещали стать рутиной в самом буквальном значении слова. Кремация, урна, оплаченная социальной службой, закопали — и дело с концом. Дальнейшая судьба Пехконена уже не касалось комиссара Отдела по борьбе с преступлениями против личности криминальной полиции Хельсинки.

Дежурный позвонил мне, чтобы сообщить о теле, обнаруженном разносчиком газет, поскольку знал, что я живу совсем рядом с этим местом. Звонок разбудил меня в половине пятого. Уходя, я не успел выпить свой утренний кофе и вернулся домой. В восемь часов пешком отправился в сторону центра. Я всегда хожу одной и той же дорогой. По улице Фредрикинкату на Исо Рообертинкату, за станцией метро Эроттая я прошел мимо Шведского театра по Кескускату на улицу Алекси, где запрыгнул в трамвай.

Обычно мне удается спокойно дойти до работы, но в этот раз меня остановили уже на Фредрикинкату.

Не знаю, откуда взялся раввин. Внезапно он появился прямо передо мной.

— Шалом, Ариэль!

— Шалом, рабби Либштейн, — сказал я и чуть отступил назад.

Я быстро осмотрелся и понял, что появление раввина — не такое уж чудо.

У края тротуара стоял микроавтобус, его задние двери были распахнуты. Машина еврейской общины. Мне следовало заметить и узнать ее сразу же, а не теперь, когда уже слишком поздно. Через стекло на меня глядел Рони Кордиенский — завхоз, слесарь и водитель общины в одном лице. Либштейн и Кордиенский загружали в автомобиль богато украшенный старинный шкаф из антикварного магазина по соседству, и именно в этот момент у меня зазвонил мобильник, что и повлекло потерю бдительности.

— Красивый шкаф.

— Мы получили его в подарок для нашей общины.

— Простите, — сказал я и, сохраняя виноватую позу, поднес телефон к уху.

— Кафка.

Звонил мой непосредственный начальник из Отдела по борьбе с преступлениями против личности, старший комиссар Хуовинен.

— Неудобно разговаривать?

Я глянул в выжидающие глаза Либштейна.

— Немного.

— У меня к тебе срочное дело.