Харри Нюкянен - Ариэль

— Говори.

— В районе Линнунлаулу два трупа. Один из них непосредственно на железной дороге. Перекрыто два пути, стоят поезда. Покойники, похоже, иностранцы.

— Кто-нибудь туда уже выехал?

— Симолин отправился четверть часа назад… и полицейский патруль оцепил территорию. Видимо, и техника уже на месте.

— Немедленно еду.

— Позвони с дороги, может, появится дополнительная информация.

Либштейн не походил на раввина — по крайней мере, одеждой. На нем были черное стильное свободного кроя шерстяное пальто, почти богемно завязанный виннокрасный шелковый шарф и сверкающие черные ботинки. Но еврей сразу распознал бы в нем иудея. У него был высокий, прорезанный глубокими морщинами лоб мудреца, и нетрудно было представить, как он читает Тору в синагоге или молится в шабат. Тяжелая дужка пенсне оставила на переносице красный след. Добродушная неуклюжесть Либштейна была иллюзией и не застала меня врасплох. Раввин вцеплялся в жертву с неумолимостью судебного исполнителя.

Я ничего не имел против него, симпатичный и умный человек. Однако сейчас я не был расположен к приятной интеллектуальной беседе.

— Как дела в общине?

Благодаря хорошему зрению и быстрой реакции мне уже на протяжении полугода удавалось обходить Либштейна стороной. Сейчас требовалась вежливая решительность. Я знал, что, даже не заметив этого, наобещаю ему того, чего вовсе не собирался обещать.

— Ариэль-Исаак Кафка, — повторил раввин, на этот раз с ударением на каждом из имен. — Если бы ты почаще заходил помолиться в синагогу, то знал бы, как дела в общине. Скажи, отчего ты так редко радуешь своим обществом меня и других? Как раз вчера я встретил твоего дядю, и мы говорили об этом.

Либштейн изъяснялся на диалекте, который трудно идентифицировать. Меня это не удивляло, так как я знал его историю. Он родился в Германии, спасаясь от нацистов, сбежал оттуда в Швецию, а в пятидесятых годах переехал в Данию.

— Ну, работа в полиции… все время спешка. Сейчас вот тоже вызвали на место преступления. Два трупа.

Раввин кивнул с понимающим видом:

— Вижу, Ариэль. Не думай, что я не понимаю, хотя и родился в более спокойные времена. Сейчас все спешат. Весь мир как часы, в которых слишком туго затянули пружину. Боюсь, скоро их шестеренки начнут летать.

Телефон зазвонил снова, на этот раз у меня в кармане. Я нащупал его и заткнул.

— И вот мобильный телефон. Ему назначено быть слугой, а он стал хозяином. Полновластным хозяином. Он отдает приказы, и слуга ему подчиняется, бегает и бегает до изнеможения, пока не окажется в земле…

— Это по работе…

Рабби поднес указательный палец к губам.

— Понимаю, понимаю, — продолжил он. — У тебя важная работа. Все мы в общине гордимся тобой. И хотели бы почаще иметь возможность говорить тебе, как сильно мы тобой гордимся.

Он положил руки мне на плечи. Я ощутил тяжесть и даже осуждение, хотя выражение на лице раввина оставалось по-прежнему приветливым.

— Я видел твою фотографию в газете на прошлой неделе и сказал твоему дяде, что ты раскрыл еще одно запутанное преступление. Мы считаем тебя благословением нашей общины и нашего многострадального народа.

Либштейн преувеличивал. Запутанное преступление было на самом деле обычной дракой со смертельным исходом, и виновника задержали благодаря публикации в газете его, а вовсе не моей фотографии с камеры наружного наблюдения.

Раввин улыбнулся и поправил пенсне. След на переносице чесался, и он помассировал его большим и указательным пальцами.

— Твой дядя рассказывал, что ты хотел стать полицейским еще до бар-мицвы. [2] Бар-мицва («сын заповеди») — религиозный обряд, совершаемый при достижении мальчиком совершеннолетия. Это правда?

Я пожал плечами. Раввину не обязательно знать все.

Он наклонился ко мне и прошептал, как будто сообщал какой-то секрет:

— Мне всегда нравились детективные романы. — Я инстинктивно поморщился. — Ты полицейский, и сатана заботится о том, чтобы у тебя не перевелась работа. Зло все время рядом с тобой. Именно поэтому я и жду, что ты зайдешь к нам, чтобы успокоиться и на мгновение отвлечься от всего темного, что постоянно сопровождает твою работу. Душа ищет покоя, без него человек становится непрочным, как пепел от сожженной папиросной бумаги, и в конце концов рассыпается на мельчайшие пылинки.

— Постараюсь прийти… приду, как только смогу.

— Мы уже три дня не можем собрать миньян. [3] Миньян («счет») — кворум из десяти взрослых мужчин для совершения общественной молитвы и ряда других религиозных обрядов. Вчера утром в синагогу пришло всего два человека.