Сергей Головачев: Дым небес

Выйдя из пустого кабинета, Эмма выбирает в меню мобилки любимую песню, втыкает в уши наушники и включает воспроизведение. В такт первым аккордам она начинает подмахивать головой, бессмысленно глядя перед собой.

Ему важнее не я, а то, что от меня воняет табаком, думает она. Значит, он меня нисколечки не любит! Не захотел, чёрт лысый, чтобы я прыгала со второго этажа. Конечно! Зачем ему калека? Это ж придётся возить меня на кресле-каталке и подавать мне костыли, как в клипе Леди Гаги.

Эмма представляет себя в этом кресле-каталке, и ей вдруг становится жалко себя. Он хочет твоей смерти, — предупреждает её ангел-хранитель. Ну, раз хочет… — подсказывает ей демон. Эмма выходит на лестничную площадку и поднимается на третий этаж.

Злой знает, что в школе на крышу в принципе попасть невозможно. Все двери, ведущие туда, всегда закрыты на висячий замок. Но мало ли, что ещё может прийти сейчас в голову Эмме? Поэтому он, огибая флигель, спешит к главному входу, бегом несётся по коридору и буквально взлетает на третий этаж.

Можно представить его изумление, когда он видит, что решётчатая дверь на крышу широко раскрыта, а рядом на ступеньке лежит открытый висячий замок.

Взбежав по узкой лестнице, он открывает глухую металлическую дверь и оказывается на плоской, покрытой просмоленной толью, крыше. Эммы нигде не видно. Лишь в дальнем левом крыле он видит склонившегося над телевизионной антенной учителя физики.

Справа открывается вид на Сапёрную слободку, слева — на Девичью гору. Отсюда гора выглядит не самым лучшим образом. Пейзаж портят две дальние трубы ТЭЦ и пять радиовышек напротив, издалека предупреждающие о себе красными и белыми полосами.

Алексей заглядывает за правый угол лестничной надстройки и замечает там Готику — известную всей школе гимназистку, прозванную так за свою приверженность к готическому стилю. А известна она, прежде всего, тем, что ни с кем не дружит. Одетая явно не по погоде, та стоит в длиннополом пальто, прислонившись спиной к бетонной плите, и задумчиво смотрит перед собой.

Об этой гимназистке постоянно судачат на переменках и распускают самые невероятные слухи. Якобы каждый день Готика ходит на кладбище, что нет ни одного кладбища, на котором бы она не была, что у неё острые клыки, как у вампира, и этими клыками она прокусывает себе вены, а потом сама у себя пьёт кровь.

Вся в чёрном, начиная от ботинок с высокой шнуровкой и заканчивая длинными курчавыми волосами, Мария Чернавская словно излучает вокруг себя мрачную и таинственную ауру. Глаза у неё, под стать фамилии, также чёрного цвета, и в них лучше не заглядывать.

Брови, предварительно выщипанные, нарисованы чёрным карандашом. Губы накрашены блэк-помадой, а лицо явно натёрто мелом, отчего она выглядит бледной, как покойница.

Злой проходит мимо неё с таким видом, будто её здесь нет.

Она также делает вид, что его в упор не видит.

Обогнув надстройку, Алексей замечает за углом Эмму, стоящую спиной к нему у самого края крыши, возле невысокого, чисто символического бортика.

— Эм! — зовёт он.

Она не оборачивается.

Подбежав ближе, он слышит её голос, словно она что-то бормочет:

— Давай, до свиданья… да, я ненормальная…

— Эм! — осторожно говорит он.

Она не отзывается, продолжая что-то бормотать, будто не в себе:

— Ты ничего не поймёшь…

— Что я не пойму? — удивляется Алексей.

Но она будто не слышит его.

— На прощанье… я сделаю вот что! — исступлённо повторяет она, глядя перед собой. — И ты никогда не уйдёшь!

— Эм, — мягко произносит он, в любой момент готовый схватить её за руку.

Неожиданно она оглядывается.

Обнаружив рядом Алёшу, она выдёргивает из ушей наушники, и он понимает, что она всего-навсего напевала слова песни. В её глазах он видит радость и облегчение, что он, наконец, появился и в очередной раз успел прибежать, чтобы спасти её. Но именно эта радость и вызывает в нём почему-то обратную реакцию.

— Ну и что дальше? — зло спрашивает он. — Давай, давай, вперёд. Чего стоишь?

— Ты этого хочешь? — изумлённо спрашивает она.

— А мне пофигу! Хоть кури, хоть умри! Я тебя забанил!

— Забанил? Ну тогда…

Она пытается снять с безымянного пальца колечко, которое он ей недавно подарил. Но у неё не получается.

— Ничего. Потом сам снимешь. Когда меня уже не будет.

— Напугала. Отсюда всё равно не убьёшься. Уж лучше вон с Девичьей, — кивает он на Гору. — Ведь это так романтично: с обрыва прямо в речку Лыбедь вниз головой.