Елена Токарева - Иероглиф

Дети аристократов находятся в более выгодной позиции: по рождению им принадлежат привилегии, связи, а власть позволяет сохранить капитал в такой бурной стране, как наша. В других странах аристократия живет по принципу «лично годен» и должна доказывать правителю, что достойна своего положения. А в России все стремится к тому, чтобы закрепить за собой награбленное и расслабиться.

Витолина обернулась от плиты с большим кухонным ножом в руке и громко сказала:

– Совесть! Совесть диктует человеку, куда ему двигаться.

– Витолина, дай закончить про историю, а потом ты выступишь со своей Нагорной проповедью, – одернул жену Юлианий Семенович. – Совесть, конечно, играет какую-то роль. Но главную роль играет все-таки национальная историческая традиция. И прагматизм. В мире наступила эпоха прагматизма. Как везде, так и у нас будет. Кончается равенство и братство – начинается период накапливания жира и присвоения его отдельными кланами. При твоем папе наш Город, несмотря на счастливую эйфорию, оставался очень бедным. Конечно, твой отец хотел превратить тюрьмы на берегах в рестораны и художественные галереи. Ему был близок дух искусства и свободы. Он искал финансирование. На Западе. Но ему мешали. Едва в город приезжал какой-нибудь западный финансовый монстр, с чемоданом денег, в городе сразу начинали кричать, что «Сливка все продал жыдам». В Дворце-городе у него была сильная криминальная оппозиция. Они сами хотели здесь командовать. После твоего отца сразу началась эпоха Больших Денег.

Юлианий Семенович торжественно закончил.

Витолина театрально ударила сковородой плиту. Плита отозвалась неприятным скрежетом. Все-таки это семейство было насквозь пронизано страстью к спецэффектам.

– Да, помню, папа все время повторял как помешанный: «Внебюджетное финансирование – это когда бандиты приносят мэру деньги прямо в кабинет, а им за это отдаются самые лакомые куски для бизнеса», – поддержала я беседу. – А помните, Юлианий Семенович, говорили, что папа разворовал весь город? И якобы нашей семье принадлежат многие предприятия, мне даже называли их. И будто у нас имеется замок под Парижем, а в Париже – дом… Куда все это делось? Странно, что в Париже я жила в общаге при школе. Если у нашей семьи есть свой замок под Парижем, зачем было его скрывать от меня? – Когда я это произносила, то старалась, чтобы голос звучал ровно, без любопытства, с отстраненной горечью. На самом деле меня мучило любопытство: если все это было, то куда делось?

– Юлия! В тех подшивках, которые мы с тобой так удачно спасли из помойки, ты найдешь многое из того, что тебя интересует. Все легенды о вашей семье. К сожалению, я знаю не более тебя. Знаю одно: один удачный проект у твоего отца был. Он доведен до конца. И станет главным проектом нового века. Остальные были провальные.

– Что вы имеет в виду?

– Как это что? Проект ЧТ! Ты чего добиваешься, девочка?

– Хочу сориентироваться на местности. Куда мне идти? Что представляет собой наш город?

– А… а я уж думал, ты ищешь награбленное… чтобы воспользоваться. Это было бы так в духе нашего времени…

Юлианий вздохнул и внимательно посмотрел на меня. Мне стало неуютно под его взглядом.

– Ну что ж, Город… Загнивает.

– А люди? Все эти демократы, что любили папу? Куда они делись?

– Это же старая профессура. Буржуа. Они опять в порядке. Ничего не хотят, кроме сохранения статус-кво. Чтобы каждый день было одно и то же: севрюга и осетрина, осетрина и севрюга. Постоянство привычек. Отказ от саморефлексии. Особое внимание к своей физиологии, к сортиру, к комфорту. Чем старше, тем больше надо усилий, чтоб не стать овощем. Здесь среди нас, бывших соратников твоего отца, все уже перешли в стадию «овощ». Мне, чтобы почувствовать себя пьяным, уже не надо выпивать бутылку водки – достаточно вспомнить, как я бывал пьян. Теперь, Юлечка, мы развиваемся в обратном направлении – подвергаем все сомнению. Буржуа говорят: «И что это было?» «И это таки была демократия? Вы шутите?» Такое дерьмо? И пинают ногами портрет твоего отца.

– А почему?

– Потому что он дал им свободу, когда они были уже на излете молодости, всем уже было под пятьдесят. Зачем им была свобода? Им ее навязали. Но к ней не дали денег. И они почувствовали себя обворованными.

– А где же папа мог взять деньги, чтобы им дать? У него самого ничего нет.

– Вождь, если он назвался вождем, должен вывести свое профессорское племя на жирную поляну, где пасется тучный скот. Он должен знать, где зарыт чужой клад, найти его, выкопать и отдать своему племени. Он должен отдать своему племени на поток и разграбление не только свой Город, но и чужие города. Чтобы племя было сыто и икало от сытости. Тогда оно будет превозносить вождя до небес. Тогда оно с ним пойдет дальше. А твой отец ничего этого не сделал. А если вождь не сделал это – племя изгоняет вождя.