Елена Токарева: Иван-дурак

Три человека могут перевернуть мир.

Толпа же ни на что не способна.

Здесь рассказывается о том, какой социальный слой является на Руси самым многочисленным.

Леша третий час терся в лабиринтах игрищ. Весь здешний хлам он знал наизусть, во все игры переиграл многократно. Знал всех бойцов. Знал их, конечно, не лично, а по кликухам в чатах. Знакомиться в реале – пустая трата времени, равно как любоваться на себя в зеркало. Все, с кем он общался в виртуальном пространстве, похожи на него. Зеленые брюки, серый свитер и целлофановый пакет с дисками. Три символических признака сетевого фаната. Все они нечисто выбритые, с затравленным взором, устремленным в себя. Иногда слишком говорливые. Не к месту. Да, таков и Леша. Волосы неопределенного оттенка торчат на макушке дыбом, а с затылка спускаются длинными слипшимися косичками. Носки бывают разные, от разных пар. Некогда искать по утрам одинаковые. Утром, едва проснешься, хочется снова нырнуть в темное пекло сна. Сны всегда имели над Лешенькой особую власть. А когда выберешься из потустороннего мира, уже нет времени на изыски в одежде. Да и кто будет заглядывать ему под брюки? До сих пор никто не заглядывал, кроме медкомиссии. Леша чурался женщин. Не потому, что любил мужчин, а просто так. Руки не доходили изучить этот вопрос. Впрочем, одна девчонка на работе ему нравилась. Чистенькая такая, с кудряшечками.

Лешенька был доволен жизнью. Он и знать не знал, и думать не думал, зачем другие люди рвут задницу, чтобы заработать миллион или получить славу. В детстве его миновали порывы, он не читал про великих полководцев и не примерял на себя их доспехи. Он решал математические задачки. И если задачка сходилась, он был на седьмом небе. Леша закончил математический класс, институт и стал программистом. Ему приносили задачку – он ее решал.

В свои тридцать с гаком Леша жил с мамой. В панельной пятиэтажке. Над головой у него жили дружественные соседи с лежачей тещей после апоплексического удара. Сверху целый день раздавались мощные удары об пол, как будто там катали ядро. Это прыгал жирный пес-боксер Акрамка. К вечеру Акрамка уставал и ложился спать. Дружная семья соседей часто заливала Лехе кухню и ванную. Краска там шелушилась, будто кожа после загара.

Леша жил несуетно. В свое удовольствие. Ни о чем не парился. Его быт был устроен удобно, по его вкусу. Квартира на двоих с мамой была даже слишком просторная: три комнаты, в общей сложности 42 метра. Ванна – сидючая. Кухня маленькая, но темненькая. Иными словами – уютная. У Леши был и свой кабинет, семи метров, где он предавался мелким страстям. Играл в солдатики. Слушал тяжелый рок. Играл в игрушки на компьютере. Мебель вся с помойки. Много хороших вещей выбрасывают люди на нервной почве.

Вечерами, обычно в полдесятого, Леша выходил с мамой во двор подышать свежим городским воздухом и осматривал, что нового выбросили жильцы окрестных домов. И почти никогда не возвращался с пустыми руками. То тумбочку притащит, то стульчик антикварный пятидесятых годов прошлого века, венский, изогнутый.

Описание недвижимости этой семьи будет неполным, если не сказать о садовом участке, расположенном в месте не столь отдаленном, на слиянии рек Волги и Упши. У Леши с мамой от старых советских времен остался щитовой домик на участке шесть соток в садовом товариществе Гавриловка. Если добраться на электричке до последней станции с Савеловского вокзала, проехать на автобусе до последней остановки, выйти на этот берег реки Упши да и свистнуть с этого берега реки, то с другого кто-нибудь из соседей услышит да и перевезет на катере.

А зимой речка замерзает, и ее можно перейти пешком. Это короткий путь. Был и длинный: сойти с автобуса на конечной остановке, ну и пешком топать и топать по грунтовке.

Маме дали землю, когда она работала инженером в НИИРЖА, полное название – НИИ Ржавения металлоконструкций. Предприятие было закрытое, почтовый ящик, платили в нем хорошо, и халявы перепадало столько, сколько полагалось НИИ первой категории по советским временам. То светло–голубых курей привезут с птицефабрики, то мелких яиц, то путевку дадут на двадцать четыре дня в профсоюзный санаторий, то распродажу сапог устроят.

В этом НИИ был так называемый Сектор фатального невезения – это его неофициальное название – в нем и работала Лешина мама. В Перестройку высокое руководство решило, что вопросы фатального невезения, на которых строилась концепция ржавения металлов, есть плод досужего ума, и никакого невезения нет и быть не должно. Все преодолимо. Ржа не должна жрать железо. А человек, он творец и демиург. Научную часть института сокрушили, а экспериментальную стали планомерно ужимать, усекая сектор за сектором, и, в конце концов, остался только Сектор управления ржавением, в котором Лешину маму оставили работать уборщицей.