Елена Токарева - Иероглиф

В Хабаровске Роман грузил теплоходы, уходящие на Японию и Китай. Воровал еду на китайских рынках.

В деревянном Иркутске он предпочел зарабатывать на соотечественниках. Роман случайно вышел на целую колонию нерадивых студентов. Прикольные дурачки слушали музыку Ромы-зверя, все свое время тратили на чтение фэнтези, обменивались книгами и кассетами с японским анимэ и сами сочиняли фэнтези. А про физику, которой пришли учиться в университет, забыли думать. У них вообще были слабые связи с действительностью.

Говорили они исключительно существительными.

«Ты, это, военный… курсовая… пипец… вчера».

Первоначально Роман не понимал, чего ему не хватает в речи этих парней. Потом понял: глаголов не хватает. А без модальных глаголов невозможно понять, чего хочет этот чувак.

– Тебе курсовую, что ли, написать? Сам не можешь?

– Время жалко.

Роман понял, что парням жалко тратить время на бессмысленную науку физику, когда есть японское анимэ, компьютерные игры, Толкиен, Гарри Поттер и прочее. Свои вопросы парни могли решать только за рамками реальности, они решали их там… где кончается оперативный простор.

Поселившись в студенческом общежитии у новых друзей, Рома выстроил всех по ранжиру, заставил убрать грязные простыни и объедки со стола, установил дежурство по кампусу, научил готовить три простейших блюда: яичницу, отварную картошку и сосиски. И подрядился писать для них за пятьдесят долларов курсовые по физике.

Ромой пытался было командовать их главненький мальчик. Он ощутил, что теряет влияние, когда Рома с его ростом и телосложением вперся в их тесный мирок. И на всякий случай главненький сказал:

– Новые смыслы! Все старое нах!

– Че смыслы-то?

– Скоро наступит будущее, а мы еще не придумали определения новым реалиям.

Главненький аж вспотел, сказав такую длинную фразу.

– А старые названия ни для чего не годятся? – спросил Рома.

– Нет, – отрезал главненький. – Если новые смыслы не назвать, они умрут. Старые их поглотят. Закон животного мира.

Любители фэнтези и японского анимэ, они были уверены, что старый мир вот-вот сломается весь, целиком, и грянут абсолютно новые времена. И тогда они займут видные места в этом новом мире, состоящем из чипов, плат, искусственных звуков, японской этики стыда. Среди этого антисистемного молодняка преобладали люди с футуристическим мироощущением, при котором будущее считалось единственно реальным, прошлое – решительно ушедшим в небытие, а настоящее расценивалось лишь как преддверие будущего, а посему к нему не следовало относиться серьезно. Спорить с ними было бесполезно, потому что, кроме знаний, почерпнутых из фэнтези, они никаких других не имели, а главное – не хотели иметь. С этим багажом они собирались жить до старости, то есть лет до тридцати…

И когда Роман рассказывал им про староверов, про цыган, которые торговали на задурийском рынке вшами, про то, что прошлое и будущее живут параллельно, и так было всегда, и так всегда будет, – они не верили.

– Товарисч! Эти староверы или староперы скоро сдохнут. Цыгане со вшами – тоже. А ты не бери в голову этот устарелый мир.

Роман как на другой планете побывал. Сам-то он был тугоух на новое. Новая мода к нему не прилипала. Он по-прежнему был одет в курсантскую форму, этим напоминая своего бывшего гуру Шамана.

Иркутяне приглашали его поступать на филфак. Но Роман отказался. Хотя еще четыре года назад был бы счастлив учиться, учиться и учиться неизвестно чему, как завещал великий Ленин. Но нынче не хотелось. Роман уже понимал, что в университетах учат вековечному порядку. А для чего? А для того, чтобы задержать наступление нового…

Чему бы небесполезному поучиться? Возможно, медицине. Или религии? Просто потому, что анатомия человека незыблема, а религия – это догмат, и с самого начала ясно, что нет смысла в наше время его ниспровергать.

В Иркутске же его позвали преподавателем военного дела в школу-интернат. Почти соблазнился. Рука потянулась было к привычному – передернуть затвор, но Роман вовремя вспомнил, что учить – дело такое же неблагодарное, как и учиться. И отказался.

В Новосибирске он работал в столовой Академгородка и видел вблизи ученых. Они были маленькие, худенькие, черненькие. Их осталось совсем мало.

Передвигался Роман теперь вразвалку. По сторонам оглядывался часто и искоса, быстрым режущим взглядом. Все остальное время смотрел перед собой пустыми глазами нового человека, для которого открыты все пути – на специально выделенной горизонтали. И наконец, он вышел на финишную прямую – в Перми на вокзале, куда Роман зашел прицельно, он познакомился с супружеской четой проводников.