Дора Карельштейн - Дурочка

В какое, например, отверстие в каждой косточке входит каждый нервик и какой по «имени-отчеству» сосудик является его ближайшим соседом и благодетелем,(доставляет кровь) а какая мышца каким концом прикрепляется к соседнему бугорку(его имя отчества по латыни и по-русски) и при помощи какого ответвления какого сухожилия(вся его родословная) приводится в движение, если поступит сигнал из определённого отдела мозга(имя, фамилия, отчество на двух языках!) по двигательному или чувствительному нерву, именуемого так-то, являющемуся продолжением большого нерва (имя…), который отходит от главного ствола такого-то нерва!

Топографическая анатомия – это что-то непостижимое!

Нет, постичь можно, если бы, например, год изучать только руку, на следующий год только ногу и так далее.

Но за несколько месяцев, параллельно с десятком других дисциплин!?

Преподаватели прекрасно всё понимают, поэтому на экзамене большинство получают свои посредственные оцеки, как мандат в эскулапы, и выбегают, сияя от счастья.

Единицы случайно получают хорошие оценки – если повезёт с экзаменационным билетом.

Если же кто-то получает отлично, то к нему присматриваются и оставляют работать у себя на кафедре, или он становится патологоанатомом, хирургом или учёным.

Для меня топографическая анатомия была лабиринтом.

Когда я выудила на экзамене посредственную оцеку, то расценила это, как клад, доставшийся мне в результате огромного везения.

В дальнейшие годы учёбы в институте я с большим трудом миновала фармакологию, где необходимо запомнить несметное количества дозировок.

Остальные предметы, требующие логику и сообразительность, доставляли мне удовольствие и давались легко.

Но на первом курсе мне пришлось совмещать учёбу и работу.

Нелегко работать ночной медицинской сестрой в тяжёлом терапевтическом отделении, если при этом даже не учиться.

Мне приходилось умудряться весело и жизнерадостно совмещать то и другое.

Прямо с ночного дежурства бежать на лекции, а после целого дня учёбы отправляться на дежурство.

Работала я в отделении седечно-сосудистых заболеваний.

Много позже появились отделения интенсивной терапии, инфарктные отделения, пульмонология – для больных с заболеваниями лёгких.

В шестидесятые годы, все тяжёлые больные с заболеваниями сердца, сосудов и лёгких были собраны в одно отделение, где особенно трудно было работать в ночные дежурства, так как ночью таким больным всегда становится хуже и большинство нуждается в помощи.

Опять я не имела возможности даже вздремнуть за целую ночь, но теперь я не могла поспать и после дежурства.

На одном из дежурств мне впервые пришлось увидеть тяжёлый приступ бронхиальной астмы.

Больная хрипела и не могла до конца вдохнуть и выдохнуть.

Каждый вдох, казалось, будет последним.

Лицо посинело, в глазах страх, мольба о помощи, тоска и отчаяние.

Воздух со свистом пробивается через суженные бронхи, в которых скопившаяся мокрота и слизь бурлят и клокочут при каждом вдохе.

Я судорожно сделала, полагающиеся в таких случаях уколы, действие которых наступает не сразу, и с ужасом моталась, не зная, что я ещё могу сделать.

Больная слишком часто имела подобные приступы, и успела привыкнуть к ним, зная, что до сих пор они кончались благополучно. Поэтому, хрипя и задыхаясь, она пыталась успокоить меня, видя моё отчаяние от бессилия помочь ей.

Я так и не смогла привыкнуть к приступам бронхиальной астмы, даже работая врачом, каждый раз наблюдая приступ, мне самой не хватает воздуха.

Целый год проработала я в этом отделении, потом получила общежитие, и это дало мне возможность не работать, а только учиться и такая жизнь показалась мне райской.

Вообще, два года, прожитые в Ленинграде, отличались от всей моей прошлой и будущей жизни и вспоминаются, как улыбка судьбы.

Публичная библиотека в Петербурге издавна являлась гордостью города и содержала сокровища, радовавшие не одно поколение.

Затем ей присвоили имя скромника-вождя, но, слава Богу, не разграбили. Поэтому и мне выпало счастье заниматься там, читать уникальные книги и бродить по залам старейшей библиотеки.

В Ленинграде всё для меня было впервые!

В одном погребке на Невском Проспекте я впервые попробовала бананы. В другом кафе, известном в Ленинграде, как кафе на пяти углах (в этом месте сходится пять улиц) я так же впервые попробовала чахохбили (мясное блюдо по грузинскому рецепту, вкуснее которого я нигде больше не ела) на что нам пришлось потратить весь дневной бюджет.