Джилл Сантополо: Свет, который мы потеряли

Я еще раз глубоко вздохнула. Никак не могла поверить, что решусь на этот вопрос.

– Скажите, на каком сроке беременности можно определить отцовство?

Доктор Мизрахи тоже остановилась. Ее взгляд быстро скользнул по моему животу, и она снова подняла глаза:

– Надо сделать анализ крови, восьми недель вполне достаточно. Заодно определяется и пол ребенка.

Я еще крепче вцепилась в пластиковый мешок с вещами, которые остались после тебя.

– Спасибо.

И мы пошли за доктором Мизрахи дальше, на свидание с тобой.

Я шагнула в твою палату, но пришлось остановиться в дверях. Снова вернулось предчувствие тошноты, хотя на этот раз мне удалось побороть ее.

Изо рта у тебя торчала дыхательная трубка. Сухие губы потрескались. Голова забинтована, под глазами фиолетовые синяки. На левой руке от локтя до запястья – перемотанная бинтом шина. Вокруг – трубки, пикающие приборы. Но это был ты. Ты здесь. Грудь мерно поднималась и опускалась. Ты живой. Я помнила, что минуту назад говорили врачи, но мне было все равно.

– Гейб, – выдохнула я едва слышно.

В палате стоял металлический запах, и еще пахло больницей, это был запах пота, крови, смешанный с запахом антисептиков. Я опустилась на колени возле твоей кровати и взяла тебя за руку. Пальцы были обнадеживающе теплыми. Я прижала их к щеке. Мне хотелось, чтобы ты провел большим пальцем по моим губам, хотелось услышать твой голос.

Припомнился наш последний разговор. Тот самый, где мы сказали друг другу о нашей любви. Тот самый, в котором я попросила тебя остаться в Иерусалиме и не вынуждать меня делать выбор.

– Беру свои слова обратно, – проговорила я. – Я не хотела. Ты только вернись. Вернись, Гейб. Пожалуйста. Не покидай меня.

Но чуда не случилось. Ты даже не пошевелился. Ни один мускул не дрогнул, не задрожали веки.

Из груди моей вырвалось рыдание, я не могла сдержаться. Горло перехватило. В груди болело. Все тело трясло. Я рухнула на пол.

Не знаю, когда Шошана вошла в палату, но она стояла рядом, рука ее лежала у меня на плече.

– Миссис Максвелл, – сказала она. – Люси…

Я подняла голову и посмотрела не на тебя, на нее. Попыталась остановить сотрясающие тело рыдания. Она подняла меня с пола.

– Давайте немного пройдемся, – предложила она. – У вас здесь есть кто-нибудь, кто мог бы побыть с вами?

– Никого, – покачав головой, с трудом выговорила я.

Я вспомнила о Кейт. Может, ее попросить прилететь ночным рейсом? Она бы примчалась, если бы я попросила. Я судорожно вздохнула.

– Все будет хорошо, – сказала Шошана, выводя меня из твоей палаты. – Скоро закончится время для посетителей. Вам надо немного отдохнуть. Нет необходимости принимать решение сегодня.

– Хорошо, – ответила я дрожащим голосом.

– Может, вам нужна машина, чтобы доехать до гостиницы? Или до квартиры мистера Сэмсона?

Номер в гостинице у меня был забронирован, но я вспомнила, что в пластиковом мешке лежат ключи от твоей квартиры. Адрес тоже был забит у меня в телефоне, ты сам набирал его, когда мы лежали в постели. Да, лучше поехать туда.

– Машина… Было бы хорошо.

Шошана кивнула, куда-то удалилась и через несколько минут вернулась с моим чемоданом.

– Я провожу вас на улицу, познакомлю с водителем. – Она протянула мне карточку. – Обычно я не делаю этого, но… В общем, тут номер моего личного телефона. А на обратной стороне я вписала номер мобильника.

– Спасибо, – поблагодарила я и сунула карточку в сумку.

Она подхватила мой чемодан, и, пройдя через вращающуюся дверь, я поплелась за ней к автостоянке. В голове мелькнула и тут же пропала мысль: если так исполнилось мое желание не выбирать между тобой и Дарреном, то жить в этом мире я больше не хочу.

Что скажешь, Гейб? Не сам ли ты вызвался делать репортажи из сектора Газа? Увековечивать события именно там, именно тогда и таким образом? И в результате – оказаться здесь, на этой койке? Или это было предопределено судьбой? Ты был обречен на такой конец? У меня есть собственные соображения на этот счет, но я бы хотела выслушать твои.

Водитель повез меня по кривым улочкам, видимо, хотел устроить по дороге небольшую экскурсию. В Израиле я была впервые, и понимаю, стоило бы больше обращать внимание, вникать в атмосферу этих мест, но голова у меня все еще была как в тумане. Перед внутренним взором стояла больничная палата, койка, а на койке – ты. Вспоминался доктор Шамир и его слова. Мистер Сэмсон находится в состоянии мозговой смерти . «Не думай об этом, – твердила я себе. – Думай о том, что делаешь сейчас. Крепись. Думай о его квартире».