Марат Басыров - ЖеЗеэЛ

Не знаю, когда он потерял свои документы, – на момент нашего знакомства у него их уже не было. Сначала это не вызывало проблем, наоборот, выделяло Омара среди всех. Никто не знал его фамилии, только имя, имя великого восточного поэта. Омар Хайям – если мне хотелось увидеть, как он выходит из себя, достаточно было лишь назвать его так. Так вот, сначала он не испытывал никаких затруднений, потому что у него были работа и дом и в девяностые менты еще не зверели от восточных лиц. Но потом его стали останавливать на улице и в метро, и Омар вынужден был сидеть в обезьяннике, пока менты шарили в его папке со стихами, которую он все время носил за пазухой. Блюстители порядка попадались разные, но их всех роднила общая озадаченность, когда на вопрос, чья это писанина, он отвечал: моя. Бывало и так, что кто-то из них предлагал Омару в подтверждение слов прочесть наизусть одно из стихотворений, потом еще одно и еще, и неожиданно рядовая дежурная смена превращалась в нечто, похожее на поэтическое представление. Омар гордился такими вот фактами своей творческой биографии. Вряд ли кто-то еще мог похвастать выступлениями в милицейских опорных пунктах, и пусть эти люди не хлопали в ладоши от восторга, но то, что у них пропадало желание отбить почки выступающему, было уже неким подобием успеха.

Попав в мусарню, он обычно рассказывал одну и ту же историю про оставленные в другой куртке документы и про жену, ждущую его дома. Дальше он называл адрес, номер телефона и просил позвонить супруге, чтобы та сама подтвердила правдивость его слов. Ею могла стать любая из его многочисленных подруг, но обычно он давал координаты той, что ждала его дольше всех остальных. Она могла приехать за ним в самый дальний конец города – Валентина, мать троих детей, для которой Омар стал четвертым.

Долгое время она боролась за его любовь в попытке отвоевать ее у тех, кто был моложе и красивее и у кого он пропадал неделями. Иногда он месяцами не появлялся в ее квартире, но потом все же возвращался. Каждый раз принимая его заново, она понимала, что могла бы отбить его у любой, но перед его неистовой тягой обладания, часть которой приходилась и на нее саму, была бессильна.

Омар очаровал многих – он умел и любил очаровывать. У него был отлично подвешен язык, и когда находило вдохновение, он мог говорить часами, прерываясь лишь на то, чтобы махануть рюмашку или опрокинуть пластиковый стаканчик, в зависимости от обстоятельств, которые, нужно сказать, никогда ему не мешали.

Тит Ливий, Боэций, Брежнев, Гораций, Катулл, Овидий, Гиммлер, Ларошфуко, Гомер, Мандельштам, Бродский, Бетховен, Конфуций, Гайдар, Волошин, Нострадамус, Коперник, Аристотель, Авиценна, Рабле, Линкольн, Пинчон, Хемингуэй, Селин, Лосев, Гурджиев, Джером, Толстой, Кастанеда, Чехов – он мог говорить о ком угодно, мог поддержать и развить любую тему. Откуда берутся цунами, как устроен телескоп, когда наступит реальный конец света – он знал все и не знал ничего, ему было плевать на факты, он оперировал исключительно собственным воображением, оттого его обожали дилетанты и терпеть не могли специалисты.

Однако, как быстро и легко он очаровывал людей, с той же стремительностью они в нем разочаровывались. Стоило им узнать Омара поближе, как все его обаяние сходило на нет. Он уже не мог долго притворяться милашкой, да и его жизнь этому не способствовала. Все чаще он вынужден был спать в парадных, натянув на голову две вязаные шапки. Все чаще ему отказывали в жилье – даже Евгений, единственный близкий друг, с которым он прошел огонь и воду, и тот гнал его на улицу. Омар не таил обиды, он просто молча одевался и уходил с единственным пожеланием на данную ночь – не попасться ментам, чтобы не проводить ее в каталажке. Любой чердак был милее тесной камеры, и пусть там было холодно, зато убаюкивало воркование голубей и можно было курить, выпуская дым в кисло пахнущую темноту.

Иногда при наших встречах он рассказывал мне, что уже неделю ночует черт знает где и что не ел уже несколько дней. Если у меня были деньги, мы шли в какое-нибудь кафе, где он, не спеша, жевал оставшимися зубами мясо, а если нет – то так же степенно закусывал бутербродом в дешевом шалмане. Он никогда не роптал и не жаловался, принимая как должное все, что с ним происходило.

– Омар, ты же губишь себя, свою жизнь! – пытался внушить я ему. – Начни жить правильно, будь как все! У тебя же есть возможность, да у тебя тысяча возможностей!