Питер Хёг - Тишина

Каспер услышал какой-то знакомый звук, но сказать с уверенностью, где раньше его слышал, он не мог. В дальнем конце зала сидели дама и господин, женщина сидела к нему спиной — он сфокусировался на ней. Это была аристократка с улицы Странвайен. Но на сей раз Господь Бог, Провиденье или косметическая промышленность подарили ей длинные черные волосы и элегантный костюм. Мужчина, сидящий напротив нее, был лет на десять ее моложе и метра полтора в плечах. Звучание его было неловким, словно он не привык ужинать в таком месте, где, чтобы наесться, нужно потратить более пятисот крон.

К Касперу приближались девяностокилограммовые шаги. Перед ним поставили два бокала для шампанского, один из них наполнили, он прислушался к полифонии пузырьков — это был «Krug».

Он поднял взгляд на совершенно лысый череп и на закрученные вверх, как у Гурджиева, усы — это был Лайсемеер.

— Я пришел, чтобы все оплатить, — проговорил Каспер.

Шеф-повар опустил большую каплевидную бутылку в ведерко. Потом повернулся.

Каспер остановил его одним движением. Шеф-повар собирался уйти, но его левая нога не могла сдвинуться с места — будучи заблокированной левой ногой Каспера. Лайсемеер начал падать. Чтобы остановить падение он шагнул было правой, но тут помешала правая нога Каспера.

Падение могло оказаться крайне болезненным, но Каспер приподнялся со стула, подхватил его грузное тело и притянул к себе.

— Ты сегодня не работаешь. У тебя выходной. Я спрашивал, когда заказывал столик.

Они были знакомы двадцать пять лет, между ними всегда было взаимное уважение, доверие и вежливость. Теперь вежливость вдруг куда-то пропала. В этом и состоит одна из задач клоуна — приоткрывать в людях в том числе и темные стороны.

— Я должен был быть на месте. С топором для рубки мяса. Чтобы убедиться в том, что ты все заплатил.

— Я не называл своего имени.

Лайсемеер высвободился. Они стояли вплотную друг к другу.

— Полицейские, — сказал шеф-повар тихо. — Они ждут на улице. Тебя схватят, когда ты выйдешь отсюда. Они только хотят посмотреть, с кем ты встречаешься.

Каспер вдруг вспомнил, что у Гурджиева где-то встречал запись о том, что он побывал на Тайной вечере. В инкарнации Иуды.

— Значит, ты меня предал.

Перед Каспером на гладковыбритых щеках, словно предупредительные огни, зажглись два красных пятна. Лайсемеер взялся за лацканы его пиджака, руки его были размером и толщиной с американскую пиццу.

— Постоянные посетители смотрят, — заметил Каспер. — И им не нравится то, что они видят.

Лайсемеер отпустил его.

— Они и так все знали. У них там еще кто-то из Министерства юстиции. У меня не было твоего телефона. А ты бы как поступил?

Каспер ободряюще улыбнулся сидящим за ближайшими столиками. Люди снова погрузились в обстановку водевиля. Лайсемеер ушел. Каспер посмотрел за окна. Через гардероб и стеклянную дверь. Они могли быть где угодно в толпе. В какой-нибудь машине.

В помещении что-то произошло, в том числе и в каких-то глубинных слоях, страх на мгновение отступил. Он поднял глаза: это была Стине.

Она шла по залу. Направляясь к нему. Двигалась она неловко, как и всегда среди толпы, — словно школьница на выпускном балу.

И тем не менее люди на минуту перестали есть. Даже те, кто уже протянул было руку к десертной тележке Лайсемеера. За Стине бодрой рысью следовала парочка молодых официантов. Чтобы отодвинуть для нее стул. Сам он готов был поклясться, что ее сопровождал луч прожектора. Пока не понял, что ее освещали его собственный взгляд и взгляды остальных посетителей.

Он хотел было обнять ее. Но ничего не получилось. Она посмотрела на него. Взглядом, который мог бы остановить взбесившегося циркового слона. Каспер застыл в воздухе. Словно подстреленная птица. Она была единственным человеком, в присутствии которого он никогда не мог рассчитать свой выход на сцену.

Она села. Тональность ее была ми-мажор. Высшая точка ми-мажора. Он всегда слышал вокруг нее светящийся зеленый свет.

С левого запястья она сняла большие часы для подводного плавания и положила их на стол.

— Полчаса, — напомнила она.

Она изменилась. Он не мог сказать как. Все его заготовки куда-то исчезли. Того времени, пока он ее не видел, больше не было. Десять лет — это пустяк. Целая жизнь — безделица.

Он кивнул в сторону золотисто-черной воды.

— Что происходит? Ты как-то с этим связана?

Сначала ему казалось, что она не ответит.

— Когда ты идешь по песку вдоль моря, — спросила она, — босиком, что ты видишь вокруг ноги, когда она ступает на песок?