Эптон Синклер - Нефть!

М-р Росс протестовал. Но это был один из тех редких случаев, когда его сын, к его большому удивлению, терял всю свою мягкость. Никогда еще Бэнни не заходил так далеко в своем возмущении.

— Может быть, ты, папа, считаешь, что я не имею права так поступать, пока я живу на твои деньги? Но в таком случае я немедленно уйду из университета и найду себе какой-нибудь заработок.

— Ничего подобного я не говорил и не думаю, сынок.

— Да, но ведь мне придется, показывая против Роскэ, упоминать и твое имя, и, может быть, для тебя будет удобнее, если ты скажешь, что я не живу на твои средства?

— Сынок, я ничего подобного говорить не собираюсь. Я только думаю, что тебе надо немножко считаться с моим положением.

— Я столько, столько об этом думал, папочка! Мне ужасно тяжело, но я не могу допустить, чтобы моя любовь к тебе, к одному человеку, заглушила во мне всякое чувство справедливости. Мы совершаем преступление, оставляя этих людей в тюрьме, и если Верн их оттуда не вытащит, я ему устрою большую неприятность.

Верн был в это время на обратном пути домой, возвращаясь из своей поездки в Нью-Йорк, и Бэнни требовал от него, чтобы он немедленно телефонировал местному прокурору о своем желании прекратить это дело. Одновременно он мог телефонировать также и судье, — Бэнни был уверен, что он не раз к этому прибегал. Если же он этого не сделает, то имя Бэнни будет красоваться в газетах в списке ораторов этого митинга. При этих условиях в памяти м-ра Росса воскрес тот ужасный митинг Гарри Сигера, на котором он присутствовал. Он увидел своего нежно любимого сына, обращающегося с речью к такой же страшно дикой толпе, потрясающей в воздухе кулаками и что-то злобно выкрикивающей.

Бэнни действовал в этот день необыкновенно энергично.

— Передай Верну, папа, что я поведу форменную осаду на Аннабель и заставлю ее идти на этот митинг. Я скажу ей, что он старается держать ее в золотой клетке, и я знаю, что это заставит ее пойти. И если она услышит во всех подробностях всю историю этих политических заключенных, то Верн пожалеет, что начал это дело!

М-р Росс не мог удержаться от улыбки. Бедный старик! В глубине своего сердца он гордился проявлением такой горячности, такого "нерва" в своем ненаглядном мальчике.

Передал ли м-р Росс Верну слова сына, касающиеся Аннабели, и что вообще он счел нужным сказать ему — неизвестно, но два дня спустя после возвращения Верна Роскэ из Вашингтона, откуда он привез драгоценные документы с большими красными печатями министерства внутренних дел, прокурор графства Сан-Элидо входил к верховному судье Паттену и заявлял о необходимости "nolle pros" для всех восьми заключенных, обвиняемых по подозрению в "криминальном синдикализме". В результате Ви Трэсси получила обратно свои десять тысяч долларов, а семерым нефтяным рабочим была возвращена свобода, и Бэнни отложил свое первое выступление в роли той злосчастной птицы, о которой молва говорит, что она марает свое собственное гнездо.

Бэнни узнал об этой новости раньше, чем она попала в газеты, и поспешил сообщить ее Полю и Руфи. Поль имел теперь заработок, работая в качестве потника, и они взяли в аренду маленький домик на окраине рабочего квартала. Руфь ходила на курсы милосердия в одну из больших городских больниц. Поль привез из своего бывшего дома некоторые вещи и книги, и в рабочем квартале Энджел-Сити теперь было нечто, напоминавшее Парадиз.

Как просияло от счастья лицо Руфи, когда Бэнни сообщил ей радостную весть. Поль тоже был тронут.

— Это так хорошо с твоей стороны, Бэнни, — сказал он. — Воображаю, сколько хлопот все это тебе доставило! Я это очень, очень ценю. Только боюсь, ты будешь огорчен моей неблагодарностью, когда узнаешь, как я решил использовать свою свободу.

— Что такое, Поль?

— Я решил присоединиться к Коммунистической партии.

— О Поль! — На лице Бэнни выразился ужас. — Но почему?

— Потому что я верю в их тактику. Всегда верил, с самого того дня, когда побывал в Сибири. Я выжидал, потому что мне не хотелось вредить забастовщикам, а потом, когда я был арестован, я не имел возможности ничего предпринять без того, чтобы не скомпрометировать этим своих товарищей. Но теперь это уже никому, кроме как мне лично, повредить не сможет.

— Но, Поль, они тебя опять арестуют.

— Может быть. Но на этот раз они арестуют меня как коммуниста и будут судить как такового.

— Но они уж стольких обвинили и сослали!

— Это единственный способ придать делу широкую огласку, сделать его популярным. Сейчас я — никому не известный рабочий, и никто не обращает внимание на то, что я говорю или думаю. Но раз меня будут судить как коммуниста, то я этим заставлю говорить и думать о наших идеях.