Елена Сазанович - Всё хоккей

– Вы познакомились с Запольским через Тоню?

– Нет, хуже того, это я их познакомил. Потом, когда нам двоим это было нужно. Именно нужно, выгодно. Расценивайте теперь мои слова через призму продажи души. И вы легче поймете. После той трагедии я не помню как добрался домой, у меня был по-моему жар, я метался, жена очень испугалась за меня. Но мне было легче, я забылся в жару. А утром… Вы правы, я проснулся и все вспомнил. И стало еще хуже. И уже не было жара. Я целый день с надеждой ждал, что за мной придет милиция, но мною никто не интересовался. Более того, кратко и бодро, вы заметили, как бодро они сообщают о смертях? Словно хотят их представить как нечто естественное, нормальное, за которое и переживать не стоит. Чтобы мы привыкли к их каждодневности, будничности, и не печалились по этому поводу. И души уже не хватает на каждую смерть, и души становится все меньше и меньше. Так вот бодренько сообщили в передаче о ЧП, что разбилась девушка, будучи пьяной за рулем. И все! Все! Как будто и не было девушки. Молодой, красивой, здоровой. Но я не о том, я опять о себе. К вечеру я уже понял, что если что-то не предприму, то сойду с ума. Я как врач знал, что смерть гораздо лучше умопомешательства. И у меня был выбор. Но я хотел жить. И к счастью моим соседом оказался Макс, я мало его знал, но в порыве тут же пришел к нему. И он встретил меня с распростертыми объятиями. Вот тогда и началась моя сделка. Выверенная, высчитанная, безошибочная. Потому что Макс никогда не ошибается. Ошибаются лишь те, кто душу имеет. А это не про Макса. В общем, я попал в точку. Я встретился с Максом. Он изобразил сочувствие. Это единственное, чему он научился в своей альма-матер. Игре. Я не то чтобы поверил. Но согласился с его игрой. И выложил все. В душе я надеялся, что он посоветует мне идти с признанием. Мне было бы легче. Но он умно, тонко, грамотно доказал, что пока это делать не надо. И я ни в чем, по сути, не виноват. Девушка вцепилась мне в руку, и я по ее вине потерял управление. И не мог же я по доброй воле броситься за ней в пропасть. Для Ромео я слишком уж умен, солиден и староват. В общем, веские аргументы. И тогда Макс посоветовал обратиться к ученому Смирнову. И заверил, что это и есть настоящий выход. Уже тогда Макс с моей помощи хотел завладеть научным открытием Смирнова.

Маслов перевел дух. И продолжил:

– Я сразу же понравился Смирнову. И он в меня поверил. Поверил, что я сгожусь для науки. Что я хорош для науки. И душу во имя науки никогда не продам. Я ее во имя науки не продал. А продал во имя другого. И гораздо дешевле.

Мы долго говорили со Смирновым. Это был незаурядный человек. Человек, что называется с широкой душой. Широким образом мыслей, и широким, если так можно сказать, жизненным размахом. Но создавалось впечатление, что он все это заключил в определенные рамки, и жизнь, настоящую жизнь сузил до таких пределов, в которые мог вместиться лишь его эксперимент. Мне даже казалось, он недолюбил, недострадал, недомечтал. Все у него было как-то недо… Впрочем, не мне его судить. Если он захотел. Мы сразу же стали с ним друзьями. И никто даже и мысли не мог допустить, что мы расстанемся врагами. И только теперь, после смерти, возможно только сегодня, вот в эти часы, мы вновь становимся друзьями. Впрочем, я не знаю, захотел ли он этого.

– Думаю, Егор Николаевич, нет уверен – он этого захотел. И ваше перемирие состоялось.

– Состоялось? – Маслов упрямо покачал головой. – Готово было состояться, возможно состоялось бы. Но состоялось… Об этом в настоящем времени еще рано говорить.

– Он с помощью своего изобретения действительно уничтожил вашу память?

– Ну, память, это громко сказано. Кто желает исключительного уничтожения памяти. И потом, думаю, подобное изобретение по уничтожению всей памяти уже состоялось. Вот именно, речь шла о более важном, и, наверное, для человечества более опасном эксперименте. Об уничтожении частичной памяти. Той, которая неугодна человеку. Которая мешает ему жить, работать, спать по ночам, смело смотреть людям в глаза. По сути это было частичное уничтожение совести. Как бы ненужное, как на холсте стирается то ненужное, что было нарисовано изначально, лишние штрихи. В общем, если говорить более ясно, откровенно и более смело, это был прибор по уничтожению грехов человека. Но Смирнов об этом не думал. Он хотел освободить человека не от грехов, а от мучений совести, которые жить мешают. И очень сильно разочаровался в своем открытии.

Мы провели несколько сеансов. И эксперимент действительно удался! Я помнил все, кроме Жени. Про ее существование я забыл начисто. Я вновь любил свою жену, обожал детей, и моя карьера пошла в гору. Но Смирнов ошибся в своих расчетах. Он считал, что это лишняя память удаляется навсегда. Но это не так. И в один прекрасный день я вновь проснулся. Проснулся с ужасом, что натворил. Но у меня уже не было и мысли бежать в милицию или прилюдно каяться, не было мысли и идти к психиатру. Я был другим! Все равно, независимо от моей памяти время ушло. Я словно излечился. И у меня уже все было прекрасно. Мои научные открытия признал мир, мои операции гремели на весь мир, родственники пациентов, кому я спас жизнь буквально падали передо мной на колени. Я купил дорогой дом, дорогую мебель, дорогую машину. Я привык к дорогой жизни. Более того я завел интрижку на стороне с премиленькой стюардессой, и совесть меня уже не мучила! И, безусловно, никакая вернувшаяся память не могла мне помешать жить именно так! Я душу был готов продать за эту свою, устоявшуюся жизнь!