Елена Сазанович - Всё хоккей

Мое прошлое, которое давно от меня отступило или от которого отступился я, вновь потихоньку, ненавязчиво возвращалось. И я был этому рад. Я, как и Маслов, словно проснулся. Но мне было легче в отличие от него. Я проснулся с легким сердцем… Его же впереди ждал кошмар. Но я очень, очень надеялся, что он его сможет пережить.

Идти мне было некуда. Не было дома, не было друзей. Не было любимой женщины. Не было просто укрытия, где я бы спокойно мог побыть один и подумать. Уже не о прошлом. А о будущем.

Похоже, все загадки разрешены. И научное открытие Смирнова уничтожено. Он его уничтожил сам. Наверное, так и нужно. Наверняка бы его использовали не во благо. Что сегодня идет во благо? Сколько еще вреда могло привести частичное уничтожение памяти? Человек и так оказался не слишком высок по своей натуре. А еще если у него уничтожить право помнить и думать… Это уже будет не человек. Робот. Которым можно манипулировать, управлять. Он и дешевле обойдется, поскольку рождается естественным путем. Конечно, Смирнов прав. И, конечно, он вовремя оценил свою победу в науке и свое поражение в науке. Хотя Маслов говорил, что все воплощенные идеи, даже если они уничтожены, неизбежно вновь возродятся. Как птицы фениксы. Из пепла. Но возродятся. Поскольку можно уничтожить лишь физическое тело. Но не идею. Она всегда находит свою материализацию в пространстве. Если она запущена в космос. И она непременно вернется на землю.

Но надеюсь, это будет не скоро. Во всяком случае, этого Смирнов не хотел. И поэтому вряд ли он сохранил чертежи своего аппарата. Нечего опасаться, что Макс до них доберется. Добираться не до чего. А Макс никогда ничего не совершит гениального, за это можно не беспокоиться. И вряд ли дождется второго Смирнова на этой земле. Так и умрет разрекламированным бездарем, рекламным королем, рекламодателем пустячных и незначащих для мира и невидимых миру идей.

Мне пора было подумать о будущем. Пожалуй, о будущем лучше всего думать в гостинице. Ощущение временности рождает постоянство мыслей. Ощущение, что в любой момент можно уехать, уйти – в любую сторону, порождает чувство умиротворенности, гармонии и радость выбора. Ощущение, что с нуля можно всегда начать жизнь. Не глядя на прошлое, каким бы оно ни было. Но всегда помня о нем.

Я когда-то не любил гостиницы, сколько я их «перепробовал» за свое спортивное время. Я был домашним, я любил постоянство. Как все изменилось. И оказывается как все может измениться у каждого из нас. Постоянство не существует в природе. Это иллюзия. Все временно, даже само время. И все не вечно, даже сама вечность. Что говорить о человеке.

Я вытащил бумажник и вздохнул. Черт! Я не забрал свои деньги. Их оставалось не так много, но гостиницу я мог еще спокойно снять. Да, немало у нас зарабатывают продажные хоккеисты. Придется прокрасться в квартиру Смирновой. Вдруг вокруг дома притаились репортеришки со своими фотоавтоматами. А, впрочем, возможно, я преувеличиваю. Вчера была премьера книжонки Макса. А сегодня все могли про нее благополучно забыть. В нашем мире нет вечности, и память коротка. Наша память определяется всего лишь одним днем.

Как наивен был Смирнов, если хотел с нею бороться. Боюсь, что бороться уже давно не с чем.

Я шел по прямой к дому Смирновых, через дворы. В одном я заметил толпу людей, медленно разбредавшихся в разные стороны. Странно, уже было поздно для такого людского собрания. Судя по их лицам, не похоже, чтобы они уходили с праздника. Тут же я заметил свет от пламени. Дворник, высокий, какой-то очень большой, бородатый, сжигал ненужный хлам вперемежку с пожелтевшими листьями. Я приблизился к огню и протянул руки. Скоро осень, и летние вечера нынче уже холодные. Свет от пламени тонкой струей медленно и плавно уходил ввысь, к звездам и звезды словно погружались в туман, дымовую завесу. Я задрал голову вверх. Я видел звезды, словно через тонированное стекло, как в детстве. Когда мы под мутное стекло клали цветы и закапывали под землю. И называли это секретом. А потом секрет раскапывали, я помню до сих пор это необъяснимое чувство радости, когда опускаешь руки во влажную землю и нащупываешь стекло и аккуратно очищаешь его. И секрет становиться раскрытым. И ты радуешься, словно это не твой секрет. Словно это не ты сам его закопал и сделал секретом… И теперь, глядя на небо, мне хотелось протереть его рукавом – от дыма и увидеть секрет. Может быть, там будет звезда? Но вряд ли секрет неба будет раскрыт. Это неподвластно даже таким ученым, каким был Смирнов.