Вадим Голубев - Записки генерала Жихарева. Роман ужасов

— Сегодня приема не будет, товарищи! — тяжело вздохнул Генрих Николаевич, войдя в приемную.

Жихарев с Гулько, следившие за приемной из кабинета первого заместителя наркома связи, прошли в кабинет Ягоды.

— Я же сказал, что сегодня приема не будет, — даже не оторвался от бумаг тот.

— А нам и не нужен прием! Нарком внутренних дел приглашает на прием вас, гражданин Ягода, — протянул Гулько ордер на арест.

— И вы здесь, Павел? — забегали глаза Генриха Николаевича.

— Мне поручено вести ваше дело, — ответил Жихарев.

Мелко затряслись голова и руки бывшего наркома внутренних дел. По-стариковски суетясь, он одел шинель и тяжело дыша, направился в сопровождении Пашки к выходу. Гулько остался проводить обыск на рабочем месте.

Ни слова не проронил Ягода по пути на Лубянку, только вздыхал и тряс головой.

— Непорядочек, товарищ комиссар! — встретил их наглый мордастый парень, принимавший арестованных на Лубянке. — Враг народа, а с наркомовскими петлицами, с орденом.

— Ты с кем разговариваешь? С дворником? — возмущенно спросил Жихарев парня, сдиравшего петлицы и орден с френча Ягоды.

— Все вы здесь временные! Сегодня — с ромбами и орденами, а завтра — враги народа! В наручниках через этот предбанник пойдете!

— Это — у тебя не порядок! Почему арестованный в наркомовской форме? Немедленно переодеть! — рявкнул Жихарев на парня.

Ягоде принесли поношенную красноармейскую форму, узкую и короткую для него, дали разбитые красноармейские ботинки. Так и увели в камеру, с нижнем бельем, торчавшим из-под штанин и рукавов. Пашка поехал проводить обыск в квартире арестованного, который не дал никаких улик. К рассвету Жихарев вернулся на Лубянку.

— Как провел ночь Ягода? — спросил он у начальника караула.

— Похоже, помешался! Не спал, ходит из угла в угол, сам с собой разговаривает.

— Давай его ко мне!

Привели Ягоду.

— Ну что, Генрих Николаевич? Методы наши вы знаете — сами их разрабатывали. Все равно рано или поздно заговорите! Зачем себя мучить? Рассказывайте все о вашей контрреволюционной, шпионской деятельности! Суд учтет ваше чистосердечное признание, — обратился Пашка к подследственному.

— Суд учтет! Жихарев! Вы понимаете, что суд будет для того, чтобы уничтожить меня!

— Понимаю, Генрих Николаевич. Поэтому даю вам возможность умереть, не мучаясь, и не мучая вашу семью. Зная меня много лет, вы не можете не понимать, что я заставлю вас говорить. Заставлю дать те показания, которые будут нужны следствию.

— Я согласен! Хозяин получит такие показания, какие пожелает. Только не мучайте меня!

Ягода начал давать показания. Точнее, он подписывал все, что давал ему Жихарев. Остальные оппозиционеры упорствовали и опровергали показания Ягоды. Ежов ставил Пашку в пример другим членам следственной бригады:

— Вот Жихарев — молодец! Какой матерый враг дает у него показания! И все делается спокойно, без крика. А вы все идете и просите разрешить какие-то особые методы воздействия! Методы у нас одни — советские, социалистические, — разглагольствовал он на совещаниях.

— Да ведь все они отрицают! Уперлись, молчат, не раскалываются! — вставил Фриновский — первый заместитель Ежова.

— Ладно, попробую договориться с Вышинским. Думаю, разрешат вам особые методы, — пообещал нарком.

В мае 1937 года Генеральный прокурор СССР разрешил применять к подследственным методы физического воздействия. После этого и Бухарин, и Рыков, и Крестинский, и все остальные стали давать показания и поддерживать показания Ягоды. А тот тем временем признался, что совершил убийство Горького, взял на себя убийство наркома тяжелой индустрии Куйбышева. Хотя к последнему были причастны Пашка с Хозяином.

Была провалена первая пятилетка. С треском проваливалась и вторая. Сроки ввода в эксплуатацию гигантов индустрии срывались. Не было квалифицированных кадров. Бывшие строители, умевшие работать мастерком и лопатой, не справлялись со сложными станками, постоянно выводили из строя оборудование. Катастрофически не хватало людей для работы на предприятиях — их построили слишком много. Ржавела техника, омертвлялись вложенные в нее капиталы. Плановые показатели хронически не выполнялись. Если за первую пятилетку все беды сваливались на специалистов-вредителей и кулаков, то за промахи, допущенные во второй, начали искать виновных в высших эшелонах власти. Неоднократно гнев Сталина обрушивался на наркома тяжелой индустрии и его первого заместителя — Орджоникидзе. Неоднократно генсек бросал им обвинения в развале промышленности, неумении руководить ею. Всегда спокойный, сдержанный на эмоции Куйбышев отмалчивался. После разносов на заседаниях политбюро он шел в кремлевский буфет и нагружался там красным вином. Однако не выдержал и он.