Людмила Глухарева - Расчет только наличными, или страсть по наследству

«Голодная, что ль, кошка у нее? Эк животное страдает!»

– Каждый человек в состоянии себя излечить, помочь телесно и духовно и так далее, но практически никто, за исключением ничтожно малого процента, не умеет пользоваться своими возможностями, силами и мозгами.

Александрова прикусила зубами пальцы.

– Если вкратце, то любой индивидуум, установив связь с необходимой категорией энергетических полей космоса, получает к ним доступ. А получив доступ, он может решить очень многие свои проблемы. Не все, но многие. Я выступаю в роли посредника и открываю людям канал связи. Собственно, вот и вся моя работа. Для получившего доступ вся процедура, как правило, проходит довольно болезненно. Ощущения у всех разные. Исходя из моей практики, я могу утверждать, что приятных отзывов не было ни разу.

– А научиться этому можно? – открыла рот Тонька.

– Да, – сухо ответила Коршунова. – Мария, ложись на диван.

Машка легла на диванчик и закрыла глаза. Лена встала рядом у изголовья и стала проделывать какие-то пассы руками, к чему-то прислушиваясь.

Тонька замерла в кресле, стараясь громко не дышать, видимо, поэтому ей тут же захотелось кашлять.

Александрова зажала рот руками и задавила кашель неимоверным усилием.

«Не свихнуться бы на старости лет», – мысленно перекрестилась она. Антонина верила в Бога, высшие силы, невероятные чудеса и всякие загадочные разности. Но верила отвлеченно, а не конкретно. Местные адепты высшей магии и экстрасенсы воодушевления у нее не вызывали. Они вызывали любопытство.

– Открой глаза, Мария, – велела Лена, – и внимательно следи за движениями моего брелка. На счет «десять» ты уснешь и проснешься по щелчку тоже на счет «десять». Один, два, три…

Тоня не отрывала глаз от Машки, та следила за брелком Елены. Взгляд ее был живым и осмысленным, и она никак не напоминала засыпающего человека, но на счет «девять» ее веки дрогнули, а на «десять» закрылись, и Машка громко засопела.

– Конечно, завтрак был плотным, – удовлетворенно прокомментировала Тоня и с опаской воззрилась на Лену. Коршунова обернулась, нахмурилась.

– Простите, я больше не буду, – покаянно призналась Тоня, ерзая и пытаясь поудобней устроиться в кресле. В закрытое наглухо окно пробивалось солнце, где-то во дворе лаяли собаки, а в глубине квартиры явно страдала кошка.

Но Коршунова на завывания кошки никак не реагировала.

– Мария, расскажи, что ты видишь, – с нажимом проговорила Елена.

– Я вижу темно-синюю папку на завязках, правый угол ободран. Папка лежит на столе. На столе девять чашек, сахарница и большой самовар, самовар горячий, пар из него идет. А стол какой-то знакомый, эту комнату я видела, я ее узнаю. Это, это… Гришкина дача в Малаховке. Мне кажется, что в доме кто-то есть. Нет, я уверена, что кто-то есть. Я слышу шорохи и вздохи. Мне страшно, Лена.

– Маша, что ты видишь, говори, не молчи.

– Веранда – пустая, кухня – пустая, я чувствую, что кто-то есть в гостиной. Я вхожу в комнату. Очень боюсь, но мне любопытно, и я знаю, что меня никто не видит. В комнате – густой туман, как будто рядом речка. Я слышу голоса.

Тоня передернула плечами. От всего происходящего ее охватил озноб.

– В комнате несколько человек. Их лица и фигуры размыты. Их много, человек восемь-девять, если они люди, конечно. Но я узнаю голос Гришки и вижу его отчетливо. Мне страшно, Лена. Остальные сидят на полу. Они молчат, но при этом общаются, и я это понимаю, только не могу разобрать, что именно они говорят. Мне тяжело дышать. Мне здесь совсем не нравится. Хватит. – Марья часто дышала. Уши ее заложило, и какая-то неимоверная тяжесть вдавила Сергееву в диван. – Лен, мне тяжело дышать. Я не хочу. Я не хочу. Глаза не открываются!

– Лена, прекрати это, пожалуйста, – взмолилась Тоня, – посмотри на Машку, ей же плохо.

Коршунова наклонилась над Машкой и негромко начала отсчитывать.

– Один, два, три…

Марья очнулась. Она попыталась приподняться, но повалилась назад на диван.

– Что это было? Жуть настоящая, я больше никогда не решусь на такой эксперимент, – жалобно простонала Сергеева. – Вы все слышали. Я видела Гришку и еще человек восемь, только его – отчетливо, а остальных – нет. И я очень ясно видела папку и чашки на столе. А люди, они были размытыми фигурами. Лена, что это было?

– Я не знаю, Маш. Ты же сама хотела, чтобы я ввела тебя в транс. Вот и результат. – Лена беспокойно смотрела на Машку.

– Да, но я ничего не поняла. Ровным счетом. Гришкина дача, он сам и еще какие-то люди, папка на столе. Девять чашек, девять фигур. Что все это означает? – Марья приходила в себя и требовала объяснений от Елены.