Александр Ермак - Чагудай

Так получилось, что не вместе мы с ней поехали. Из-за работы не совпало, и сначала я отправился. Отдохнул, мама дорогая, лучше не придумаешь. Приехал добрый, довольный, красивый. Жена глядит и аж завидует:

– Ой, и мне бы так скорей отдохнуть…

Что ж, время подошло – отправил. Потом жду положенный срок. Ага, приезжает. И сразу, еще на вокзале заметил – нервная какая-то. Интересуюсь, конечно:

– Плохо отдохнула?

А она мне так сквозь зубы:

– Очень хорошо.

Ну, хорошо, думаю, так хорошо. Может, в дороге не выспалась. Или голова там болит. Или зубы. Или еще чего.

Но привез домой. Накрываем на стол, садимся. А она все молчит. И так серьезно молчит.

Потом хлеб берет. Масло на блюдечке подтягивает и спрашивает:

– Тебе бутерброд намазать?

– Ну, намажь, – я не против.

Супруга нож берет и смотрит на него, смотрит.

– Ты чего? – говорю.

– Ничего, – опять мне сквозь зубы.

Масло на хлеб кладет и размазывает, размазывает, размазывает. И раз замерла:

– А знаешь, мне в отпуске женщина одна историю интересную рассказала…

– Ну-ну, – говорю, – поделись, раз интересную…

Она снова на нож глянула и положила его на стол. Потом еще в сторону отодвинула. А бутерброд держит:

– При фигуре такая женщина… Не успела, рассказывает, уехать, а вернулась, приехала на это место снова. Любовь у нее тут была большая и красивая. Двадцать дней закаты и рассветы у озера с одним встречала. Такие он слова ей ласковые говорил. Такие ласки жаркие оказывал. Говорит, оторваться от него не могла, когда расставались. Ревела. И слезами выпросила у него на память тельняшку, в которой он с ней по закатам да по рассветам кочевал… И вот от любви такой теперь она тельняшку эту каждую ночь на себя одевает, чтоб во сне он к ней снова являлся. Чтоб слова ласковые говорил. Ласки жаркие оказывал… И показывает она мне эту самую тельняшку. А она не новая, знаешь. Штопанная. На правом плече…

Я так и замер, а жена – и в всхлип, и в визг:

– Ты ж говорил, гад, что украли!

И как даст мне в морду бутербродом. И еще, и еще.

Сижу и не дергаюсь, ну, как полный истукан, в масле и крошках. А чего ей скажешь? Все ясно. Ездили-то мы разное время, но в один и тот же санаторий. И тельняшку полосатую, что я с собой всегда беру, супруга как раз за день до моего отпуска начисто постирала. Да заштопала на правом плече… Такие дела.

А я с синяком ходил вообще не по делу. Почти две недели светил им, народ задорил. Но не по делу, не по делу.

А все было как? Случился у меня роман с бухгалтершей нашей. У нее муж-моряк ушел, как полагается, в дальнее плавание. А она от одиночества мается, аж стонет и плачет, и в гости зовет. Вот я и стал захаживать. Раз, да другой, да третий.

Неплохо так все наладилось. После работы забегу на часок к бухгалтерше, утешу, а потом домой. Супруга вроде и не замечает ничего. Я ведь не на много запаздываю.

Но вот в один из славных деньков забежал я к бухгалтерше. Помиловались мы с ней быстренько. Навострился уже домой, но жажда меня взяла, и присел я на кухне чайку выпить. А тут на тебе: дверь открывается – муж из морей явился досрочно. Здоровый такой. Ну, думаю, хана.

А он сумку у двери бросил и:

– Привет, – говорит.

Бухгалтерша моя-его, конечно, супругу на шею бросается:

– Здравствуй, милый.

Я чашку с горячим чаем из рук не выпускаю:

– Здравствуйте.

И смотрю на его ручищи-кулачищи. Но моряк мирно так бухгалтершу от себя отцепляет и в мою сторону ее перепасовывает:

– Ну, и правильно. Забирай ее. Я себе другую нашел. К ней перебираюсь. Вот за вещами зашел.

Бухгалтерша опять на него бросается:

– Как другую. Ты не так нас понял…

Но он ее слушать не стал, запер в комнате. А сам со мной на кухне за стол присел:

– Чего пьешь?

– Чай.

Он достает бутылку:

– Давай-ка с тобой чего покрепче выпьем. Отметим мой развод. Сколько я ее терпел, теперь ты сам узнаешь, если на ней женишься…

Да, я же и так женатый. Но только не говорю ему об этом, конечно. На всякий случай.

Распили мы с ним ту бутылочку. Поговорили сквозь бухгалтершин вой за дверью. За жизнь. За баб. За море.

Душевно так посидели. Хороший мужик оказался этот моряк.

Потом он стал вещи собирать, а я – домой. И вот, поверишь, на ровном месте у родного подъезда спотыкаюсь. Хлесь мордой о дверь, ручкой – точно под глаз.

Домой захожу, жена, конечно, все видит:

– Кто это так тебя разукрасил?

Отвечаю:

– Да, вот внизу о дверь зашибся.