Александр Ермак - Чагудай

– Сам не знаешь?

– Не знаю…

Жена насупилась:

– Ты маме посоветовал ноздри мылом натирать?

– Ну, я…

Супруга скривилась и снова в слезы:

– А теперь, теперь… ее весь квартал… дразнит… бешенным мыльным пузырем…

Я все равно без понятия:

– Почему?

Жена ревет и рассказывает. Оказалось, что теща, натерев по моему совету ноздри мылом, подалась провизии прикупить. По дороге под дождь попала. И когда зашла в магазин, с продавщицей заговорила, из носа у нее раз – мыльные пузыри полезли. Народ со смеха – в лежку. Теща чуть не бегом обратно. Пузыри лезут. Пацаны кричат: «Берегись, берегись. Бабка бешенная, из нее пена прет. Берегись, покусает…»

Ну, покаялся я перед женой и тещей. Божился, что намерения у меня были самые лучшие. И жена вроде поверила. А вот теща точно нет. Борщ варит, а рюмочку больше не подносит:

– Для здоровья, – говорит, – вредно…

Теща – это мать жены. А моя мать для жены, стало быть, свекровь. И свекровные дела, я вам скажу, будут небезобидней тещиных. На своем желудке испытал. Хотя, может, ничего и не понял бы, если б не случай один.

Еду раз в таксопарк. Смена у меня заканчивается, и я размышляю себе о том, что жена, наверное, уже как раз ужин приготовила. Прямо так представляю себе парок над кастрюлькой. И в пустом животе от такого натюрморта аж урчит. Ведь, жена у меня, что надо – по высшему классу печет, варит-стряпает: борщ, щи, пироги, котлеты… Все может. Вот только, задумываюсь, последнее время с ней что-то случилось. Какой вечер подряд жарит мне картошку с мясом. Все одно и тоже. Картошка с мясом. Уж хотел было просить ее что-нибудь другое сготовить, но, мыслю, вдруг ей самой очень хочется этой картошки. По такому случаю перебьюсь, подожду, пока жену на что-нибудь другое потянет. Да, может прямо сегодня она запекла уже фаршированные перчики или кусок телятины отварила.

От таких мыслей чуть газу не подбросил, но приметил на обочине двух женщин – голосуют. Прикинул: «Если по пути к парку, то возьму – лишнего времени не отнимет, а дополнительная копейка всегда пригодится…»

Оказалось, по пути – сажаю. Снова начинаю о своем размышлять, но прислушиваюсь вдруг: пассажирки-то вроде о том же – о еде. Первая второй жалуется:

– Свекровь достала уже своими пирожками. Каждые выходные к себе зазывает. Сынка, конечно, своего в первую очередь, не меня. Но не могу же его одного к ней пустить. Тоже иду. Сижу как дура, гляжу, как он – гад – трескает эти пирожки. Трескает и нахваливает. Трескает и нахваливает…

Чуть не задохнулась пассажирка от возмущения, видимо, и замолчала. А вторая как фыркнет:

– Фи, делов-то. Это все запросто можно уладить.

Первая робенько так:

– Правда?

Вторая:

– Правда, правда. У меня у самой точно такое же было. Первый год после свадьбы. Только не пирожками она его потчевала, а варениками. Так же вот, как и у тебя, каждые выходные зазывала. Встретит честь по чести, вежливо усадит за стол, тарелку мне подаст. А сама встанет за сыном, гладит его по макушке и приговаривает:

– Кушай, сынок, кушай варенички. Ты же их так любишь. И кто тебе еще таких сготовит, кроме матери родной…

А он кивает, зараза, и не хуже твоего за обе щеки уплетает…

И замолчала тут вторая. Картину ту, видать, себе представляет. А первая ее теребит:

– Ну, и?

Вторая засмеялась:

– Ну и… Разгорелась я тогда, как скважина нефтяная. Хотела скандал ему закатить, устроить так, чтоб не ходил он к ней каждый выходной. Но потом думаю: фи, она же сама мне все подсказала…

– Ну, ну, – подгоняет первая.

– Вот тебе и ну, – вторая спокойно уже так, – Перед нашим следующим официальным визитом целую неделю потчевала я дорогого одними варениками. И вишневые ему лепила, и капустные, и творожные:

– Кушай, муженек, ты же их так любишь…

Первые два дня он уминал их с удовольствием, нахваливал:

– Ой, спасибо. Ой, как вкусно. Ой, угодила…

На третий и четвертый смотрю – жует молча. На пятый и шестой глотает через силу, чуть не давится. А на седьмой мы пошли.

Свекровь, усадила нас, как обычно, поставила на стол блюдо с варениками, подала и мне тарелку. Сама снова за сыном встала, гладит его по макушке, приговаривает:

– Кушай, сынок, кушай варенички. Ты же их так любишь. И кто тебе еще таких сготовит, кроме матери родной…

А он тут как поворотит нос в сторону:

– Ой, мам, видеть я не могу эти вареники…

Она тут так и онемела, и побледнела, и чуть удар ее не хватил. А я в тарелку уткнулась, чтоб не прыснуть со смеху. И потом всю дорогу едва сдерживалась. Только уж дома в ванной нахохоталось вдоволь, за все ее вареники, за все мои слезки…