Александр Ермак - Чагудай

– И что? – первая опять робенько.

– А то, – вторая ей чуть ли не басом, – к свекрови мы теперь раз в полгода ходим. Причем я сама ему предлагаю:

– Может, к матери на вареники в воскресенье пойдем? Давно уже не были…

А он отмахивается:

– Сходим как-нибудь. В другой раз…

Тут первая так и хлопнула ладонями себя по коленям:

– Поняла, поняла. Ну, я его теперь пирожками закормлю, заморю. С луком, с рисом, с грибами, с мясом, с черникой, с яйцами, с морковью, с картошкой…

Высадил я пассажирок, где указали. Да так и не тронулся снова. Из головы никак не идут слова их последние «с картошкой…, с картошкой…» Завтра же у меня выходной. И мы, как обычно, идем с женой к матери моей. А она мне всегда готовит жареную картошку с мясом. Точно такую, что я ем дома всю последнюю неделю…

Думаете, от чего у меня шишка на лбу? Если, думаете, что жена чем-то заехала, то правильно думаете. Она. Только ударила-то она неправильно. Напротив моим лучшим чувствам.

Я вчера, в такой-то день решил проявить себя, поздравить ее по-человечески, чтобы ей приятно было. С утра купил открытку, красивую такую, в цветочек. В обед ее подписал: «Моя радость, ты одна утеха души моей. Молю о том времени, когда мы будем вместе». А в конце приписочку сделал: «Тайный почитатель».

Размышляю себе так: возьмет моя открытку из почтового ящика, прочитает и, конечно, сразу на меня подумает. А на кого еще? Обрадуется, как я ее люблю-обожаю. Прослезится. Поцелует. Сто граммов накапает.

И настроение у меня от таких размышлений стало подходящее, праздничное. И у товарища моего по работе тоже настроение хорошее. И у него жена имеется. Вот мы и решили быстренько после смены ихний праздник отметить. Чуть-чуть. Перед домашним отмечанием.

Купили одну. Потом еще. И еще, кажется. Ну, в общем перебрали. Ну, с кем не бывает. Но все равно я до дома сам дошел. И про открытку не забыл. Бросил в ящик.

Моя, конечно, меня отругала, что не мог до дома дотерпеть, набрался по дороге. Но я ни слова в ответ. Молчу, как Растрелли на допросе. Улыбаюсь только. Думаю: вот открытку она из ящика достанет и простит, и обнимет. Так и уснул.

Просыпаюсь утром. Моей нет. В магазин, стало быть, ушла. Но слышу, ключ в замке ворочается. Возвращается, ага. Я встаю на встречу. Голова трещит. Но, думаю, она-то сейчас обрадованная, поцелует и амнистирует под чистую – поднесет для облегчения.

Супруга входит, а у нее морда злая-злая, как у твоей собаки. Посмотрела на меня, посмотрела, потом хвать швабру из угла и как даст мне по лбу: вот она, шишка.

Я ее за руки:

– Ты че, – говорю, – очумела?

А она на кресло осела так, да давай причитать:

– Ах, ты козел, старый, почитатель тайный…

Ниче не понимаю:

– Так тебе что, не понравилось?

Она так и задрожала:

– Так мне это еще и понравиться должно?

Я и сел рядом с ней. Думаю, вообще, что ли ничего в бабах не понимаю:

– Обидел тебя, выходит?

У нее слезы из глаз горным потоком льются, того и гляди, меня в коридор смоет:

– Значит, решил с Танькой любовь закрутить?

Мне совсем невдомек:

– С какой такой Танькой?

– С подругой моей, – говорит, – Да ты не придуряйся. И не надейся. Она сама мне все рассказала…

Но я же хоть и пьяный был вчера, а все помню. Не приставал я ни к кому. И уж тем более к соседке – лучшей подруге жены:

– Объясни, – говорю.

А она – мне:

– Нет, это ты мне объясни… Захожу я к Тане после магазина, а подруга моя шепотом мне так, чтобы муж не слышал: «Посмотри-ка». Открытку показывает красивую такую, в цветочек. Раскрывает ее, а там: «Моя радость, ты одна утеха души моей. Молю о том времени, когда мы будем вместе. Тайный почитатель.» Ну, так я сразу твой почерк узнала, кобель ты драный. «Спасибо, – говорю, – Таня. Ты настоящая подруга…» А мне-то хоть бы раз, гад, слова такие ласковые написал…

Тут-то я и сообразил. Танькин почтовый ящик аккурат под нашим.

– Так, значит, это я ей открытку в ящик опустил?

Жена затряслась аж:

– А кому ж еще?

Я на нее честно так поглядел:

– Да это я же тебе писал. Только, видать, спьяну ящики перепутал.

Она, вот глупая, не верит:

– Ты не перепутал. Это бес тебя попутал. На старости-то лет. Письма любовные писать вздумал. От родной жены к соседке намылился…

И так ведь и не поверила. Вот и хожу я с неправильной шишкой. И можно сказать, с оскорбленной душой…

Да, бабы, они подраться любят. Моя тоже влепила мне после отпуска. Правда, по делу.