Игорь Свинаренко - Записки одессита

Там вышло так. Был такой Джон Готти, очень авторитетный дон. Его много раз судили, но посадить не могли, – на суде свидетели, как в кино, отказывались от показаний. Кончилось тем, что попался «лейтенант», правая рука Готти, парень по кличке Бык. На него повесили 19 доказанных убийств. Он сдал шефа по полной, за что его самого простили и спрятали в каком-то захолустье под чужой фамилией, по программе защиты свидетелей. Готти в тюрьме умер от рака. Потом и его сына посадили…

А ведь какая была семья!

Про это после кино сняли, не про меня конкретно, а про Готти и все его дела. Там в финале Бык жалуется:

– Вот, заказал в ресторане спагетти с томатным соусом, – и что, вы думаете, мне принесли?

Лапшу с кетчупом! Тьфу…

Так вот, о чем это я? А значит, Бык, когда давал показания, сказал и за Сопрано: тот вроде бандитам платил бабки за то, чтобы на его заводах не было забастовок. А что, похоже на правду. Пресса орала про связи Сопрано с мафией. Но просидел он недолго, его выпустили под бэйл в 500 тысяч. Может, тоже кого сдал? Такое бывает, как мы знаем.

В итоге сплю я спокойно. Сейчас, когда, бывает, встречаю на 95-м фривее грузовик с надписью на борту Soprano, даже улыбаюсь, ведь вспоминается молодость. Да…

Сейчас они тут практически всю мафию истребили. А раньше итальянцы как гремели! Были времена… Были семьи…

В России сейчас, кстати, год семьи. Он же – привет Быку – год Крысы.

Примите мои поздравления.

– Что, ты не слышал историю, как я показывал Кнел-леру Нью-Йорк? Это же лучшая моя история! Ну, одна из лучших моих историй.

Ты знаешь Кнеллера, это большой человек… Однажды он с Гариком прилетел в Нью-Йорк, и мы поехали на Брайтон, к Юре Макарову. Юра – великий человек, чемпион СССР, он был капитаном команды КВН. Правда, в какие-то моменты он похож на святого, который идет по волнолому с палкой, и к ней привязаны трусы (кино «Бриллиантовая рука»), но он очень серьезный малый. Юра – единственный, кто, уехав, отрезал прошлое – и все. Служит в какой-то конторе… Он не едет обратно, да что там, он даже ни разу не приехал за все эти годы! А ведь мог бы вернуться, у него тут полно корешей, они с пиететом к нему относятся, не дали б пропасть. Но уж так он решил: уходя – уходи. (На самом деле он приезжал, но практически инкогнито. – И.С.)Он живет там жизнью, которая разве только на десять процентов соответствует его потенциалу.

И вот мы сидим, выпиваем у Макарова… Юра, Гарик, Кнеллер, все из старого КВН, это поколение Хаита, Гусмана, Моти Ливинтона – и я. Они в тот вечер вспоминали Ярослава Хоречко, много говорили про него. Он был самый крутой гусар КВН, капитан команды – по-моему, МФТИ – гусар, красавец, умница. Любимец женщин. У него был громкий красивый роман с Анной Хорошиловой, ведущей музыкальных передач. А жена Ярослава, красавица, решила его за это наказать. К ним домой пришел один мужик, очень знаковый в Москве 70-х, и она закрылась с ним на кухне. Слава стучался, его не пускали, и тогда он на руках по карнизу – а это был седьмой этаж – подобрался к окну кухни и головой стал в него стучать: типа, вот, я тоже здесь. Ребята про него говорили как про эталон гусарства и бесшабашности, вот, мол, были люди… Так он и погиб, по-гусарски. Разбился на машине с Аней, он носился как гонщик, с ним боялись ездить – и не зря, выходит.

Да, тени великих нас тревожат… Меня в том числе. Я слушал, слушал про старое гусарство, а потом говорю:

– Ну что, пацаны, поехали! Я покажу вам свой Нью-Йорк! Будете помнить.

Юра в Нью-Йорке прожил дольше, чем я, он отказался, по понятным причинам. А Гарик – по непонятным. Поехал со мной один Кнеллер.

У меня была тогда уже вполне приличная машина, Buick Park Avenue, не стыдно людям показать. Мы вышли, я сел за руль, что было сумасшествием, – мы ведь начали выпивать днем, а было уже полдесятого вечера. Я был уже хорошо выпившим человеком, грамм 400–450 во мне было. Мы поехали… И дальше стали происходить совершенно невероятные вещи. Я до сих пор удивляюсь: как меня не остановили, не арестовали?

Для начала я решил показать другу Сохо. Приехали на Манхэттен, бросили машину, идем… И вдруг я увидел группу негритянских подростков, самого опасного возраста, – лет по семнадцать, такие провокативные. Может, и хулиганы, но они нас не трогали. И вот я, пьяный дурак, подошел к ним – а их шестеро было – и спрашиваю: