Игорь Свинаренко - Записки одессита

Как только закончились мои три года по распределению, я написал заявление, имел право. Меня не отпускали, Шохин не подписывал, хотя не имел права. Он думал, я извинюсь, мы помиримся, он будет меня выращивать дальше. Я ничего уже не хотел, я позвонил папе: «Дай телеграмму, что у мамы плохо со здоровьем». Я сдал квартиру государству и уехал. Уехал – я имею в виду в Одессу.

Это было очень правильно… Я видел там инженеров намного талантливее меня. Один из них получил орден в 26 лет. Но чем это все закончилось для него, для других? Когда закончилась стройка на Зее, они поехали на Богучан-скую ГЭС. Ее начали – и быстро законсервировали, вроде на время, а потом развалился Советский Союз. Они сидели там семь лет, все ждали работу, а ее не было, и так, ничего не делая, они постарели, денег нет, уезжать некуда. Чем это должно было закончиться для меня? Я точно так же, как и мои товарищи, должен был ехать на новую стройку, мне предлагали возглавить десант на Бурею – это, как и Зея, приток Амура, там собирались тогда строить ГЭС. Там тоже все заглохло, на 30 лет, Бурейскую ГЭС вот недавно только Чубайс расконсервировал и построил. За это время жизнь прошла… У кого-то – впустую, люди ждали непонятно чего в глуши, в вагончиках, в нищете. Это тоже все было халоймис, то есть херня (на идиш).

Потом я на БАМ думал завербоваться. Там был интересный объект – Северомуйский тоннель. Но строители наткнулись на радиоактивные породы и остановились. Потом, правда, пробили – через много лет. Короче, я вернулся в Одессу. Но меня никуда не берут на работу! Я умею строить, но это никому не надо. Нужны люди, которые умеют писать левые наряды… Скучно. Смертная скука. Но что делать? Ну не возвращаться ж на Зею. Я придумал поехать в Братск, который мне с детства помнился замечательным городом. Но я опоздал. Любовь, как и революция, хороша в самом начале. А в Братске стройка кончилась, лучшие люди поехали строить дальше – на Вилюй, на Усть-Илим, та же история с десантами. В городе остались одни посредственности. И еще я.

Мне – после всего, после ГЭС, после котлована, после створа, после песен про тайгу – дали строить школу. Это просто унижение для меня, гидростроителя! Такой говенной работы у меня еще не было. А публика? Тогда как раз поменяли законы, и на химию стали идти люди даже со сроками за убийство, отсидев чуть больше половины. Вот эти химики и работали у меня.

Были плюсы – в Братске оставался мой дядя, который знал всех, и мне быстро дали однокомнатную квартиру. Но вокруг была тоска страшная, тоска зеленая, общаться было просто не с кем. Романтики нет, бабок нет, надо как-то отсюда выбираться. Какой выход? Что делать? Случайно я набрел на филиал Иркутского института. Ну вот аспирантура, к примеру… Я работал до 7 или 8 вечера, потом приходил домой, съедал жратву какую-то и на кухне учил английский по учебнику Беляева, час-полтора. Таки я поступил в Госстроевский институт. Хотя это было невероятно. Мне говорили:

– Вы понимаете, что у нас на четыре места – двадцать четыре человека?

Ну и ничего страшного, поступил, закончил не хуже других.

Прошли годы. В 81-м году я поехал на Зею, за справкой о внедрении – без этого защититься нельзя было. Летел я с профессором Москвиным, он учился в старейшем техническом вузе страны – Императорском институте путей сообщения. Профессор тоже был вполне себе старейший, 1902 года рождения, и он рассказывал впечатления из своей юности: как отступали белые в Крым, он помнил много смешных и грустных деталей.

Зейская ГЭС… Это была мощная вещь. Плотина метров 115 высотой, самые красивые кадры – это когда идет заполнение водохранилища. Самая красота – это когда вода быстро прибывает и идет сброс. Сверху валится столб воды, с бревнами иногда – это сумасшедшая энергия! Так что на плотинах бетон самый серьезный в мире, с самой высокой кавитационной стойкостью. Контроль качества бетона был такой строгий, будто это космос. И это понятно: чуть какой дефект, вода прорывается, и за 20 минут погибнет 50 000 человек.

Так вот самое серьезное на ГЭС – это носок водослива. Это такой трамплинчик, туда вылетает вода с диким ревом, с огромной высоты, метров со ста пятидесяти. Это самый сложный участок плотины, вот его и надо было сделать. Но кому это поручить?

Оказалось, что эту миссию берегли для меня: Вот сейчас Владимир Иванович Москвин дает тебе академ на год, и ты делаешь этот водослив., Ты тут начинал, песню про Зею написал, построишь – и уедешь с почетом, может, * даже орден получишь!