Джеймс Болдуин - Комната Джованни

– Да. Возьмите себе что-нибудь.

– Я не пью спиртного на работе, поэтому налью себе кока-колы.

Он взял мою рюмку.

– А вам? То же самое?

– Да, то же.

Я ощутил, что мне приятно с ним разговаривать, и это чувство испугало меня. Я ощущал какую-то угрозу, поскольку Жака уже не было рядом. Потом я понял, что мне придётся платить – хотя бы за эту рюмку: не мог же я дёрнуть Жака за рукав, будто я у него на содержании. Я кашлянул и положил на стойку купюру в десять тысяч франков.

– Так богаты, – сказал Джованни, ставя передо мной рюмку.

– Нет, вовсе нет. Просто у меня нет мелких денег.

Он улыбнулся. Не могу сказать, улыбнулся ли он, думая, что я лгу, или потому, что понял, что я говорю правду. Он молча взял деньги, пробил чек и аккуратно выложил передо мной сдачу. Потом наполнил свой стакан и встал, как прежде, облокотившись на кассу. Я почувствовал, как что-то сжалось у меня в груди.

– A la vôtre! – сказал он.

– A la vôtre. [17] Ваше здоровье ( фр .). Мы выпили.

– Вы американец? – спросил он наконец.

– Да, из Нью-Йорка.

– О! Мне говорили, что это очень красивый город. Красивее Парижа?

– Ну нет, – сказал я. – Нет города красивее Парижа.

– Кажется, одно предположение, что другой город может быть красивее, способно вас рассердить, – сказал Джованни с улыбкой. – Простите меня. Я не хотел показаться еретиком.

Затем добавил более серьёзно и так, будто желал успокоить меня:

– Вы, должно быть, очень любите Париж.

– Я и Нью-Йорк люблю, – сказал я, чувствуя с беспокойством, что у меня в голосе зазвучали нотки самообороны, – но Нью-Йорк очень хорош совершенно в ином духе.

Он сдвинул брови:

– В каком?

– Его невозможно себе представить, не увидев ни разу. Он весь – высота, новизна, неон. Он будоражит…

Я помолчал.

– Трудно это описать. Это просто двадцатый век.

– Вы находите, что Париж не из этого века? – спросил он с улыбкой.

От этой улыбки я чувствовал себя как-то глуповато.

– Ну, Париж ведь старый город, в нём вереница столетий. Здесь чувствуешь всё то время, которое ушло. Это не то, что ощущаешь в Нью-Йорке…

Он улыбался. Я умолк.

– А что вы чувствуете в Нью-Йорке? – спросил он.

– Пожалуй, чувствую всё то время, которое ещё придёт. Там во всём какая-то сила и всё в движении. Невозможно не задуматься ( мне невозможно), каким всё это будет через много лет.

– Через много лет? Когда нас не будет, а Нью-Йорк станет старым?

– Да, – ответил я. – Когда все устанут. Когда мир для американцев станет не таким новым.

– Не понимаю, почему мир такой новый для американцев, – сказал Джованни. – В конце концов, почти все вы эмигранты. И вы покинули Европу не так давно.

– Океан очень велик. Мы вели не ту жизнь, что вы, и с нами случалось то, что никогда не случалось здесь с вами. Вы понимаете, конечно, что это должно было сделать нас другими людьми?

– Ах, если бы это сделало вас всего лишь другими людьми! – сказал он со смехом. – Но вы, кажется, превратились в другой вид двуногих. Не обитаете ли вы на другой планете, а? Это могло бы, мне кажется, всё объяснить.

– Должен сказать, – сказал я немного запальчиво, поскольку не люблю, когда надо мной смеются, – что иногда похоже, будто именно так мы о себе и думаем. Но мы всё-таки не инопланетяне, нет. Так же как вы, мой друг.

Он снова улыбнулся:

– Не буду оспаривать этот досадный факт.

Мы немного помолчали. Джованни отошёл обслуживать посетителей в разных концах бара. Гийом и Жак всё ещё разговаривали. Похоже было, что Гийом завёл один из своих нескончаемых анекдотов – тех, что неизменно вертятся вокруг опасностей, подстерегающих в любви и в бизнесе, – поскольку рот Жака был растянут в слегка болезненной улыбке. Я видел, что ему до смерти хочется вернуться к стойке.

Джованни снова появился передо мной и принялся протирать стойку влажной тряпкой.

– Американцы смешные. У вас странное восприятие времени – или, пожалуй, вы не воспринимаете его вообще, не знаю. Chez vous [18] У вас ( фр .). время всегда похоже на парад – на триумфальный парад, как будто армия с развевающимися знамёнами входит в город. Как будто времени так много, что американцам оно и не очень-то нужно, n'est-ce pas? [19] Не так ли? ( фр .).

Он посмотрел на меня насмешливо и улыбнулся, но я ничего не ответил.

– Так вот, – продолжал он, – кажется, что при наличии достаточного времени, при всей устрашающей энергии и всех ваших достоинствах всё будет устроено, разрешено и поставлено на своё место. И когда я говорю «всё», – добавил он мрачно, – я имею в виду такие серьёзные и страшные вещи, как боль, смерть и любовь, в которые вы, американцы, не верите.