Александра Маринина - Дорога

– Не нужно, – со скорбным достоинством ответила Татьяна Федоровна, – я уж сама как-нибудь. Мы не нищие, в подачках не нуждаемся.

Судя по всему, это было ее любимой приговоркой.

– Ну что вы, – принялся уговаривать ее Родислав, – никто и не думает, что вы нищие и нуждаетесь в подачках. Но ведь вас больше месяца не было в Москве, у вас и продуктов-то никаких нет. Не бежать же вам в магазин после такой тяжелой дороги. Тем более что завтра у вас такой трудный день, вам нужно отдохнуть, собраться с силами. Я же понимаю, как это нелегко: давать показания против собственного зятя, отца единственной внучки. Вам завтра силы нужны будут, и незачем их попусту тратить. Мы вас приглашаем по-соседски. Пойдемте.

Татьяна Федоровна сопротивлялась недолго и уже через пятнадцать минут сидела за накрытым столом в квартире Романовых: вернувшаяся с работы Люба успела приготовить вкусный и обильный ужин. Несмотря на переживания, аппетит у Татьяны Федоровны оказался отменным.

– Ой, просто не знаю, как я завтра все это выдержу, – запричитала она, когда Люба подала чай с домашним печеньем. – Такая мука! Такая пытка! У меня сердце не выдержит.

– Хотите, я пойду с вами? – предложила Люба. – Я могу позвонить на работу и попросить один день, меня отпустят.

Родислав искоса бросил взгляд на жену. У Любы действительно был в запасе отгул, но она планировала присоединить его к двум выходным и уехать вместе с Родиславом на дачу к детям на целых три дня. Неужели она готова пожертвовать этими длинными выходными, о которых так мечтала и к которым давно готовилась?

– Давайте я с вами пойду, – сказал он. – Мне не нужно отпрашиваться, у меня сейчас свободный график. – Он уловил благодарную улыбку жены и уже более уверенно продолжил: – Я буду все время рядом с вами, если что – лекарство дам, поддержу, успокою. И потом, я все-таки юрист, работал следователем, так что я смогу вам объяснить, что к чему, какие там порядки, что происходит, и вы не будете понапрасну волноваться. А Любаша пусть идет на работу, ее начальник не очень-то любит, когда она отпрашивается.

– Вот спасибочки, – заголосила Татьяна Федоровна, утирая слезы, – вот есть же добрые люди на свете, которые в беде не бросят! Дай вам бог здоровьичка! И вам, и вашим деткам.

Она долго еще сидела за столом, и было видно, что уходить ей не хочется. Да это и понятно: кому захочется в преддверии такого тяжкого события, как суд над близким человеком, возвращаться в пустую квартиру и предаваться одиноким тоскливым размышлениям и тревожному ожиданию. Кемарская, услышав, что Родислав сам юрист и бывший следователь, вцепилась в него мертвой хваткой.

– А если я завтра на суде скажу, что Генька Надьке моей не угрожал никогда и не бил ее? Его тогда отпустят?

– Татьяна Федоровна, следователю вы уже сказали, что он и скандалил, и угрожал, и бил вашу дочь. Ну как это будет выглядеть, если на суде вы начнете говорить совсем другое?

– А я скажу, что тогда со злости наговорила на него, а теперь опамятовалась и говорю правду.

– Только хуже выйдет. За то, что вы со злости наговорили на зятя неправду, вас могут привлечь к ответственности.

– Это что же? – испугалась не на шутку Кемарская. – Меня и посадить могут? А если я скажу, что меня следователь заставил Геньку оговорить? Скажу, что испугалась и сказала, как он велел, а теперь, на суде, говорю правду. Неужели за это могут посадить?

– Могут, – подтвердил Родислав. – Статья такая есть: дача заведомо ложных показаний. А еще есть заведомо ложный донос. Если вы вздумаете на суде говорить, что следователь вас заставлял и запугивал, чтобы вы сказали про Геннадия то, что сказали, то это как раз и будет заведомо ложный донос. Вы таким образом обвините следователя в преступлении, которого он не совершал. За это тоже срок полагается.

– Ай, батюшки! – закачала головой Татьяна Федоровна. – А что же мне делать? Нет, Генька, конечно, виноват, и пусть бы сидел себе, сколько ему суд определит, но только кто же нас с Лариской кормить-то будет? За Надьку девчонке до совершеннолетия пенсия полагается, сорок рублей, я узнавала. Это что же получается, нам вдвоем жить на эти сорок рублей и на шестьдесят рублей моей пенсии? Да мы же ноги протянем с голодухи! Нет уж, пусть Генька и супостат, но только пусть бы он на волю вышел и работать шел, копеечку бы в дом нес.

Почему-то в этот момент Кемарская забыла о своей любимой присказке «мы не нищие».

– Вы не отчаивайтесь раньше времени, – успокаивала ее Люба. – Завтра будет суд, и, может быть, Геннадия признают невиновным и оправдают.