— Осторожно, — заметила Мария, — тут много проволоки.
Конечно, она изменилась. Черты лица стали резче, кожа, когда-то белая, загорела и обветрилась. Но она по-прежнему была красива, пожалуй, даже красивее, чем раньше. Только это была какая-то другая красота. И в глазах у нее появилось что-то незнакомое.
— Так значит, ты все время была здесь, — Яаков не мог прийти в себя. Оказывается, все эти годы их разделяли несколько сот метров. Как же он не догадался, почему не попытался узнать.
— Ты была здесь, — повторял он, — все эти пять лет.
— Четыре с половиной, — уточнила Мария и посмотрела куда-то в сторону. — Меня взяли из-за Йони.
Это было похоже на Марию — присоединиться к кучке каких-нибудь наивных ребят, воображающих себя подпольем, чтобы отомстить за брата.
Она поймала его взгляд и усмехнулась.
— Если ты думаешь, что я была в подполье, ты ошибаешься. За подполье тогда расстреливали. А нас взяли, как семью, пострадавшую от террора. Предполагалось, что родственники захотят отомстить и лучше обезвредить их заранее.
Значит, он еще многого не знал.
Некоторое время они молчали. Первой заговорила Мария.
— Скажи мне, у тебя нет сигарет.
Он протянул ей «мальборо». Пачка, которую чуть ли не силой всунул ему утром мальчик из Голани, оказалась весьма кстати.
Она жадно затянулась и снова посмотрела в сторону.
— Ты меня помнишь совсем другой, не так ли.
— Мы все изменились, — он старался, чтобы его голос звучал как можно мягче. — Я ведь тоже провел здесь пять лет.
— Это совсем не то. — Она сбросила куртку и осталась в заплатанном, но аккуратно подогнанном по фигуре комбинезоне. Яакову показалось, что она стала выше ростом. Впрочем, тут же понял он, это потому, что он никогда не видел ее в брюках. — Это нельзя сравнивать.
— Почему.
Она улыбнулась, и он почувствовал себя неуспевающим учеником.
— У вас тут был отдельный караван для религиозных, правда.
— Разве у вас не было.
— У нас, — она снова улыбнулась, но улыбка вышла какой-то кривой. — Кому придет в голову заботиться о женщинах. Нам ведь не нужно накладывать тфиллин и молиться в миньяне.
Эти нотки горечи в ее голосе напоминали прежнюю Марию, как будто и не было этих кошмарных пяти лет, а просто они снова о чем-нибудь спорили. Мария всегда любила дискуссии.
— Я этого не ожидала, — продолжала она, — я почему-то считала, что этот лагерь — специально для политических. В камере, конечно, не все были религиозные, но там были девочки, студентки, некоторые даже моложе меня. А здесь, в караване, я оказалась одна такая, остальные — уголовницы, но самое ужасное — это наркоманки, с нечесаными сальными волосами, с дряблыми лицами. Они метались по каравану из угла в угол, потому что им было не достать очередной дозы, и глаза у них были совершенно безумные. Первое время я просто боялась спать по ночам. Потом привыкла. Хотя к этому нельзя привыкнуть. Конечно, я бы там не выдержала и года. Но меня спасло, что я религиозная. Ты, конечно, и этого не знаешь. Офицеры предпочитали религиозных. Считали, что они чище. Меньше опасности.
Она достала из пачки еще одну сигарету. Яаков молчал. Значит, вот как все это было.
— К счастью, моего согласия никто не спрашивал. Я была еще достаточно упряма, чтобы отказаться. А тогда мы бы сейчас с тобой здесь не разговаривали.
Ее голос звучал нарочито резко.
— А так мне повезло. Меня перевели в другой караван и все оставшиеся четыре года я проработала на кухне. Вот, посмотри, — и она протянула ему руку.
Рука была красная, в порезах, ногти обломаны.
— Это пройдет, — сказал Яаков, — несколько месяцев, и у тебя будут такие же красивые руки, как раньше.
— Ничего уже не будет как раньше. — Она замолчала, потом посмотрела ему прямо в глаза. — Ну, что. Рассказать тебе еще что-нибудь.
— Послушай, Мария… — он попытался взять ее за руку, но она отстранилась, — все это не имеет значения. Мы ведь не были женаты, и, значит, нам ничто не мешает…
— Оставь это, — она покачала головой, — мне не нужно жертв.
— Но это совсем не… — он хотел было возразить, но она не дала ему закончить фразы.
— Я знаю, что ты хочешь сказать. Это бесполезно. И потом, ты вовсе не хочешь жениться на мне. Ты хочешь жениться на той девочке, в длинной юбке и с лентой в волосах, с которой ты когда-то гулял по Иерусалиму и которая таскала тебя в Хеврон, на всякие демонстрации, ну, ты же помнишь. А ее больше нет. Как и Хеврона больше нет. Я-то выжила. А ее убили.
Читать дальше