Д'Арси Найленд - Ширали

- Можно пару пирогов и буханку хлеба? - спросил он.

- Пожалуйста.

Голос у нее был негромкий. Она повернулась и наклонилась над ларем. Он пробежал взглядом по ее фигуре спереди и сзади. Оценил ее шелковистые стройные ноги и даже приметил кружева на нижней юбке. Они вызвали в нем желание и вдохновили его воображение. Она снова повернулась, и, пока заворачивала хлеб, он наслаждался видом ее гладких округлых рук.

Через минуту она с той же дежурной улыбкой поставила перед ним пироги. Глаза ее блестели, как вишневый сироп. Губы были мягкие и чувственные. Иссиня-черные волосы вились. Маколи не сводил с нее безмятежно-спокойного взора, как будто рассматривал статуэтку на полке. Она вспыхнула и отвела взгляд. Но в остальном движения ее, казалось, не изменились, хотя он заметил, когда она взяла деньги и положила их в кассу, что она смущена.

- А воды вы мне нальете? - Он положил на прилавок пустую флягу.

На этот раз ее взгляд выразил большую заинтересованность. В нем появилась неуверенность и любопытство. Она кивнула и взяла флягу. Потом вернулась, вытирая ее тряпкой.

- Извините, перелила через край.

Маколи развязывал свой продуктовый мешок и не сводил с нее глаз. Она же скрыла свое смущение, занявшись Пострелом. И быстро спросила:

- А маленькой девочке не хотелось бы сладких пирожков? Они чуть зачерствели, но еще вкусные. Если вы не против, конечно.

Вот это ему нравилось. Именно такие люди. Они не швыряют вам в лицо милостыню, как будто вы их молите о ней. Они помнят, что и у вас есть чувство собственного достоинства. И не пытаются его отнять.

- Конечно, не против.

Он смотрел, как она выбирает пирожки, что лежали в окне на витрине, на округлые линии ее бедер и крутую грудь, явственно обозначавшуюся, когда она протягивала руку.

- Это тебе, малышка, - повернулась она.

Пострел взяла пакет и, мгновенно открыв, заглянула внутрь. Потом закрыла и подняла робкий взгляд, прижимая пакет к груди и дрожа от радости, которую старалась сдержать, потому что подсознательно понимала, что проявить радость перед чужой женщиной неудобно.

- Мы, пожалуй, тронемся, - сказал Маколи.

- Далеко? - спросила девушка, не в силах больше скрывать свою заинтересованность.

- В Мори.

- Господи, в такую даль!

- Через несколько дней доберемся.

- А на чем вы путешествуете?

- На своих двоих, - Ответил он.

- На чем?

- Пешком.

Ее, казалось, интересовали не ответы, а только возможность пофлиртовать, поддержать разговор. Она снова посмотрела на него, и они встретились взглядом. В ее глазах была нерешительность, будто она не знала, как устоять перед непоколебимо спокойной наглостью его взгляда. Наконец, не выдержав, она отвела глаза.

- Дождь ведь собирается.

- Возможно.

- Я чувствую ломоту в костях. У меня всегда кости ломит, когда собирается дождь.

- Меня тоже всего крутит, - сказал Маколи. - Но не от дождя.

Она снова подняла глаза, встретилась с ним взглядом и густо покраснела.

- И если хочешь знать отчего, - добавил Макои, обернувшись в дверях, - я скажу тебе на танцах на будущий год.

Ярдах в двадцати от пекарни Маколи велел Пострелу обернуться и посмотреть, глядит ли девушка им вслед. Пострел сказала, что она стоит на пороге. Маколи улыбнулся про себя.

Не миновать бы мне пощечины, подумал он, посмотри я не другую так, как смотрел на нее. Она принадлежит к тем увлекающимся натурам, которых возбуждает тайная игра, к тем женщинам, про кого говорят: в тихом омуте черти водятся. Они самые лучшие. Смелые же, те, что знают ответ на каждый вопрос, делятся на две категории: одни кокетливы, как кошки, и изменчивы, как вода или ветер, а другие - просто шлюхи. Первые увидят блеск в глазах мужчины, услышат, как он часто дышит, и довольны. А чуть дело примет серьезный оборот, тотчас зовут на помощь. Вторые же уж слишком часто укладываются на землю.

Тем не менее, пришел к выводу Маколи, продолжая думать об этой девушке, ничего она для него не значит. Он не знает, Сузи она или Фанни, умеет ли читать и писать, училась ли играть на рояле, ест ли мясо по пятницам и помогает ли маленькому Оскару его уроками. Он не знает, страдает ли она от запоров, кладет ли сахар в чай и давит ли угри на лице, сидя перед зеркалом. Он ничего не знает про ее семью, и как она живет, и, по правде говоря, все это было ему безразлично. Его она не интересует, а интересует лишь мужчину в нем. Она - образ, в который воплощается его желание.

В этой роли она и оставалась с ним, пока он шагал по дороге.