Михаил Лифшиц - Почтовый ящик

– Значат, значат, – стал уверять Царьков. – И разговоры что-то значат, и, что говорить не боятся, тоже значит. Подожди, будут и другие результаты…

– С такой формулировкой я согласен. Но только «в то время чудесное жить не придется ни мне, ни тебе», – предложил компромисс Миша.

– Снова каркаешь? – не хотел соглашаться Царьков, и, как обычно случалось в политических разговорах того времени, перешел на личное. – Понятно, тебе терять нечего. Ты или на этом свете рая дождешься, или на том, по церковной линии в рай попадешь. А мне поскорее нужно, пока живой и в силе!

– Передергиваешь ты, как всегда, – потерял терпение Миша. – Учись спор вести, придерживайся темы и не переходи на личности.

– Риторики я не знаю, в ЦэПэШа не обучался! – Царьков продолжал задирать религиозного Мишу.

– Где? – не поняла Валентина Михайловна.

– В церковно-приходской школе, – пояснил слова Царькова Миша. – Это он меня, чтобы убедить в близости всеобщего счастья, в богословский спор втягивает.

Валентина Михайловна почувствовала неладное и, во избежание предстоящих неприятностей, развела спорщиков.

Миша выразился неточно, Царьков не мог затеять богословский спор, поскольку из этой области не знал совсем ничего. Раньше Царьков был лектором общества «Знание». Существовала такая форма подработки в то время. За лекцию по путевке общества «Знание» не слишком грамотному Царькову платили десять рублей, больше, чем доктору наук за лекцию в университете. Царьков с восторгом рассказывал, что он, как человек умный, не брал путевки на большие заводы, а ездил в магазины. Поэтому помимо гонорара он после выступления в «Детском мире» получал возможность без очереди купить цигейковую шубу дочери, а после гастронома привозил домой баранину по рубль десять. Багаж его знаний содержался в конспекте, составленном на семинарах для лекторов общества «Знание», и в выданных там же брошюрах. Ни книг, ни газет он не читал, а недостаток эрудиции компенсировал злыми нападками на империалистов, сионистов, а иногда – на собеседника. Царьков вполне напоминал шукшинского героя из рассказа «Срезал», но об этом сходстве не догадывался, потому что Шукшина тоже не читал. На лекции в магазине Царьков доставал плакат и говорил: «Давайте разберемся с цифрами в руках, как в СССР обстоит дело с образованием и наукой». На плакате в таблице содержались сведения, сколько людей в процентном отношении имеют высшее образование, ученую степень, сколько академиков на душу населения по союзным республикам. Оказывалось, что у РСФСР, единственной, нет своей Академии наук, а все показатели самые низкие. «Ясно вам, как тяжело русскому человеку пробиться к знаниям? – многозначительно говорил Царьков. – А есть еще более закрытые данные!» Продавщицы сокрушались: «Ой, надо же! Мы и не знали! Спасибо вам, товарищ лектор, открыли нам глаза, а мы, дуры, не хотели на лекцию оставаться!»

Росту Царькова как лектора помешала одна его слабость – он дурел от небольшой дозы спиртного. До поры до времени ему все сходило с рук. Но однажды на городской партийной конференции, где Царьков был делегатом от института, случилась неприятность. Докладчик попросил сорок минут. Формально спросили, есть ли другие предложения? Поддатый Царьков вскочил с места и сказал, что предлагает отвести для доклада пять минут. Хотели это непродуманное предложение проигнорировать, но Царьков стал шуметь. Он кричал, что докладчик и на пять минут не наработал за отчетный период, требовал, чтобы его предложение поставили на голосование, и обещал, что лично и по часам будет следить за регламентом. Некоторые делегаты засмеялись, что еще больше подбодрило дебошира. Царьков крикнул, что если докладчик «вылезет за пять минут», то он опять же лично сгонит его с трибуны пинками. Пришли два милиционера и вывели Царькова из зала. В фойе кинотеатра, где проходила конференция, Царьков не успокоился, и его отвезли в милицию, где продержали четыре часа. Причем в процессе усмирения кто-то из милиционеров ударил Царькова в глаз.

Возвращаясь из милиции домой уже в сумерках, Царьков успел добавить у магазина с двумя мужиками. Этим мужикам Царьков пожаловался на обиду, нанесенную ему советской властью, и показал фингал под глазом, который уже начал синеть. Мужики посочувствовали Царькову, и они втроем пошли во двор жилого дома, где попытались разбить кирпичом бюст В.И.Ленина.

На следующий день Царьков пришел на работу с больной головой, синяком на лице и страхом в душе, что вскроется его покушение на бюст вождя. Также он боялся, что будет иметь последствия неверное понимание им партийной демократии. Помаявшись некоторое время, он поправился небольшим количеством казенного спирта. Голову немножко отпустило, но в прояснившейся голове четко обозначилась мысль, что в СССР для него места нет. Он взял несколько листов бумаги, залез в дальний угол антенного зала и стал писать.