Михаил Лифшиц - Несколько недель из жизни одинокого человека Вадима Быкова

Иногда удавалось поспать после обеда и частично скомпенсировать душную ночную бессонницу. В квартире и после уборки дышалось не очень хорошо. Но чаще не спалось, или Шура донимала вопросами. Тогда Вадим одевался и уходил побродить по Москве. Он заходил на выставки, в маленькие кафеюшники с высокими, выше, чем в Нью-Йорке, ценами, смотрел на людей. Эти прогулки могли бы быть приятными, если бы не скверное самочувствие.

Вечером Вадим снова шел в больницу. Но вечерние посещения не имели смысла. Из врачей был только дежурный незнакомый доктор, мать была в полудреме, а около нее находилась сиделка, которая всегда вставала, когда Вадим входил в палату.

Состояние матери было тяжелым, но стабильным, иногда даже казалось, что стало немного лучше, во всяком случае, стало ясно, что установившийся распорядок жизни продержится еще какое-то время. После больницы Вадим возвращался домой, говорил Шуре три фразы: «Все по-прежнему», «А ты как себя чувствуешь? Ела что-нибудь?» и «Я устал и хочу отдохнуть». Потом пил чай и ложился на диван с книжкой, стараясь глубоко не вдыхать, чтобы не раскашляться. Далее следовала почти бессонная ночь, а за ней утро.

Леонид снял трубку и сразу узнал голос Шуры, Вадькиной тетки. Шура стала объяснять, кто она такая, но Леонид прервал ее.

– Здравствуйте, Александра Владимировна!

– Узнали, да? – на всякий случай уточнила Шура.

– Узнал, – подтвердил Леонид.

– Понимаете ли, Лёня, я вам вот что хочу сказать. Вадик очень плохо себя чувствует. Он мне не жалуется оттого, что я его безумно раздражаю. Но я сама вижу: он не спит ночами, задыхается, кашляет. Я и сама кашляю, но это не имеет большого значения, а вот то, что кашляет Вадик, меня очень беспокоит. Вы ведь сами чем-то таким болели, кажется. Мне Вадик говорил. Не могли бы вы ему помочь. Конечно, не сами, я говорю в том смысле, что нет ли у вас знакомого врача.

– Есть врач. Я могу его отвести в больницу, где сам лежал.

– Это было бы очень хорошо. Только, прошу вас, скажите ему это как-нибудь не прямо. У Вадика очень сложный характер, он простого слова не послушается.

– Понял.

– И еще. Ни в коем случае не говорите, что это исходит от меня. Если он узнает, что я вам звонила, то ни за что не пойдет в больницу.

– Хорошо.

– Ну что ж, спасибо, до свидания, – Шура была не прочь еще поговорить и внести полную ясность в обсуждаемый вопрос, но односложные ответы Леонида не располагали к продолжению разговора.

Леонид договорился с врачом о консультации и позвонил Вадиму.

– Здорово, Бык. Говорят, ты загибаешься?

– Кто говорит? – настороженно спросил Вадим.

– По радио передавали. Сам вижу.

– Да, состояние неважнецкое. Марина, наверное, за два года ни разу полы не помыла в квартире. Только рассуждает про божественное, про милосердие. Было бы ей практическое милосердие, если бы иногда убиралась у матери. А за один раз разве всю пылищу изведешь?…

– Ладно, ты мне эту песню не пой. Вот что, поехали к врачу. Я договорился, тебя посмотрят.

– К какому врачу?

– Как раз по астме врач. Денег возьми.

– Сколько?

– За консультацию Веронике отдашь двести рублей. Врача зовут Вероника Алексеевна. Но возьми еще денег, вдруг рентген понадобиться или еще что-нибудь. С какой стати вас – буржуев – лечить бесплатно?

– Чего так дорого?

– Переведи в доллары, сразу станет меньше.

– Ладно, я подумаю, – неуверенно сказал Вадим.

– Конечно, нужно подумать. В течение получаса. Я сейчас выезжаю и через полчаса буду у тебя. А еще через час нас ждут в больнице. Мне опаздывать неудобно. Это мой врач, понимаешь?

– Опять ты давишь?

– Ага. Пока.

«Вообще-то, действительно нужно показаться врачу, – рассуждал Вадим, уговаривая сам себя полечиться. – Неохота, конечно, но что делать. Поеду. У Лёки есть, наверное, корысть – хочет дать своей врачихе заработать. Но мне это все равно. Ведь не злодей же он со своей Вероникой, не угробят же они меня за двести рэ? Если докторша покажется знающей, то буду выполнять, что она скажет»

Вероника Алексеевна оказалась молодой женщиной высокого роста со смешливыми глазами и толстой темно-русой косой. Она, видно, слегка волновалась перед такой посторонней консультацией. Но когда она осмотрела и выслушала Вадима и поняла, что это больной по ее профилю, то не удержалась и воскликнула: «Это хорошо, что у вас астма!» Вадим посмотрел на нее ошалелыми глазами. Вероника смутилась и стала объяснять.

Леонид суетился вокруг, рассказывал другу, что и где, показывал палату, в которой сам лежал. Вадиму стало ясно, что Лёка стремился к тому, чтобы Вадиму сделали бы процедур побольше, подороже и побольнее. Особенно неприятна была капельница. Такая штука ассоциировалась с матерью, с реанимацией, с последними днями и чрезвычайными бедствиями, а тут ему, здоровому в общем-то человеку, да еще сидя, а не лежа, прямо в процедурном кабинете.