Михаил Лифшиц - На деревню дедушке

Философские и эстетические сочинения, полные глубокой истины, обладают удивительным свойством. Порожденные определенными социальными условиями, они выходят далеко за пределы этих условий, и их актуальность со временем не уменьшается, а усиливается. Актуальное значение эстетики Д.Дидро, Г. Лессинга, Г.Гегеля, несмотря на отдельные отжившие положения, в целом сейчас выше, чем оно было в их время. Идеи В.Г.Белинского и И.Г.Чернышевского, как ни пытаются их опорочить разного рода ревизионисты и «сменовеховцы», сторонники религиозных течений в философии и эстетике, не только не устарели, но обладают огромным, еще полностью не раскрытым духовным потенциалом.

То же можно сказать о предлагаемом вниманию читателей произведении Михаила Александровича Лифшица /1905–1983 / «На деревню дедушке». Написанное в первой половине 1960–х годов, оно является откликом на общественно–политическую и философско–эстетическую ситуацию того времени. Но, за исключением отдельных выражений, кажется, будто оно написано сегодня, в конце 80–х годов, до такой степени актуальны все заключенные в нем философско–социальные и эстетические идеи.

Да и в самой общественной ситуации того и нынешнего времени есть немало общего. Тогда, после так называемой «оттепели», связанной со смертью Сталина и развенчанием культа его личности на XX съезде партии, начавшееся обновление общественной жизни, принесшее немало плодотворного, сопровождалось вместе с тем рядом издержек, наслоений, ошибок и крайностей, одним словом — всякого рода «пеной», затемнявшей, а порою и компрометировавшей основное течение, И это явилось одной из причин того, что более глубокая перестройка тогда «захлебнулась». Отрицательные тенденции и ревизионистские настроения приняли такие масштабы, что неизбежно вызвали к жизни свою противоположность: породили необходимость стабилизации общественных процессов, стагнации духовной жизни, что, в свою очередь, поставило впоследствии общественную и духовную жизнь страны на грань кризиса.

Не наблюдаем ли мы нечто подобное и теперь? Революционная перестройка, вызванная необходимостью преодоления застоя во всех сферах общественной и духовной жизни, отказа от догматизма, от идеологических штампов и закоснелых представлений, ныне бурным потоком ворвалась в общественно–исторический процесс. Но она породила также и немало «пены». Воды весеннего обновления очищают нашу жизнь, но и неизбежно несут в себе немало мути и того, что полегче. Вот почему так естественна перекличка сходных исторических периодов. А отсюда еще более актуальными становятся основополагающие, кардинальные положения марксистско–ленинской философии и эстетики, независимые от частных и локальных моментов той или иной исторической ситуации, в том числе и те, что развернуты в данном сочинении М.А.Лифшица.

Оно написано в литературно–публицистическом жанре «писем», имеющем давнюю традицию в эстетике. Вспомним «Письма об эстетическом воспитании» Ф. Шиллера, «Письма без адреса» В.Г. Плеханова и многие другие, на что ссылается М.А.Лифшиц уже на первой странице своего сочинения. Но письма эти озаглавлены «На деревню дедушке», как было адресовано письмо чеховского Ваньки Жукова отославшего «в никуда» свою душераздирающую исповедь–жалобу. Известно, что этим А.П. Чехов подчеркнул ее безнадежность и безответственность в современном ему мире.

Аналогичный смысл имеет и заголовок данного сочинения М.А.Лифшица. Автор не надеется, что его голос будет услышан и что он получит ответ. Быть может кто–то найдет такую позицию несколько пессимистичной. Но с другой стороны, она говорит о масштабе развития «обратных сил» в философии и эстетике, о господствующем ныне значении субъективистской моды, о широте распространения разного рода религиозно–идеалистических и ревизионистских идей, иногда выдаваемых за марксизм, а иногда открыто противостоящих ему. М.А. Лифшиц явно идет здесь «против течения» и потому, несмотря на блестящую литературную форму своего сочинения, он не питает иллюзий относительно действенного отклика на него.

Одно из центральных мест в «письмах» М.А. Лифшица занимает критика теории так называемого «художественного видения», распространившейся в нашей эстетике с конца 50–х годов, а в наши дни приобретшей катастрофически угрожающие масштабы.

Сразу необходимо отметить, что главное здесь не столько в словах, сколько в стоящей за ними системе понятий. Само по себе выражение «художественное видение» еще ничего не означает, и оно может быть как правомерным, так и нет. Все зависит от того, что за ним кроется, какой смысл ему придается. Нелепо было бы «запрещать» это выражение. Но можно и нужно критиковать его употребление в духе модных и ложных субъективистских концепций.