Анатолий Жуков - Голова в облаках (Повесть четвертая, последняя)

— Что, инженер, отвык за ночь от дыму? На-ка хватани.

— Бросил, — сказал Веткин, отрезая путь к отступлению.

— Да когда ты успел?

— Давно уж. В обед сутки сравняется. — И скрылся в кабине.

— Давно-о! А мы вот и не пытаемся…

— Куда нам до него, мы не герои.

— Причем тут героизм, мужики. Тут не героизм, а терпение необходимо.

— Героическое терпение!

— Ну вот опять! Клавка Маёшкнна бросила, а как ведь садила. И выпить любила.

— Клавка — баба, чего равнять.

— Это Митя Соловей так ее перелицевал. Смирный мужичок, а упорный оказался…

Веткин слушал их, воровски ловил вонючий дым, и сердце его будто радовалось возвращению в привычную губительную обстановку. Стыдясь самого себя, он мимо удивленных курильщиков выбежал из туалетной комнаты.

В коридоре чуть не сбил большеголового мужичка, узнал в нем Сеню, но не остановился, а пробежал до своей палаты и бухнулся в постель вниз лицом.

Слабак, слабак! Раб ничтожной привычки, безвольный слюнтяй, табачку ему, сигареточку, а то помрет! И водочки еще, водочку он тоже обожает, он не может глядеть на эту жизнь трезвыми глазами, отвык, забыл, какая она на самом деле, трезвая жизнь! А он за нее воевал, он четыре года со смертью в обнимку ходил, и вот теперь бессильно барахтается в пошлых привычках, слабый, злой, отчаявшийся.

— Вы не заболели, товарищ Веткин? — спросил от порога Сеня. Подождал, глядя на его косматый седой затылок, напомнил: — Скоро завтрак, вставайте. А насчет куренья сигарет не расстраивайтесь — нездоровая привычка здоровых людей.

— Иди ты… — Веткин досадливо мотнул головой, вжимаясь в жесткую подушку.

— Напрасно сердитесь, я говорю правильно. — И огорченный Сеня пошел, в ожидании завтрака, погулять в больничный двор.

Неподалеку от аллеи он заметил бородатого Монаха, склонившегося над муравейником. Старик с интересом наблюдал работу насекомых, их передвижение по еле видимым дорожкам между деревьями и по деревьям, суету у конического их дома и покачивал головой:

— Ни одного одинакового нет! Ах малышки мои, малышки… А люди в самолюбной своей гордости думают, что только они разные, а вы, мураши, одинаковые. Глупость, глупость!

Сеня подошел, поздоровался. Монах кивнул и продолжал наблюдать. Потом, покашляв, сказал, что нынче будет дождь. Не скоро еще, к вечеру или ночью. Видишь, как работают.

Сеня ничего особенного для конкретных заключений о дожде не увидел, но кивнул и сообщил, что изобрел дорогу, которая движется сама и не мешает живой природе жизни. Монах недоверчиво усмехнулся.

— А я объясню, объясню, — заторопился Сеня и поднял с земли прутик, собираясь начертить план своей МГПМ.

— Не здесь, — сказал Монах, отстраняя его от муравейника.

Они вышли на кирпичную аллею, и Сеня, кое-как наметив на пыльных кирпичах чертеж, стал объяснять безвредность своей уникальной магистрали. Монах благосклонно выслушал и неожиданно заинтересовался. Особенно ему понравилась возможность взять эту странную дорогу в большую трубу, люди тогда вообще отгородятся от живого мира на время пути, а сами пути будут вести только к полям, фермам, селам и городам. Если еще отобрать у всех Машины и мотоциклы, тогда станет совсем хорошо. С пешими браконьерами он справится запросто. Да и народ сейчас стал ленивый, пешком не любит распространяться.

— Молодец! — Монах хлопнул Сеню по плечу. — Идем кашу ость.

В столовой он заставил Сеню пересказать идею магистрали Юрьевне, и та тоже одобрила, попеняв Монаху на то, что он не признает пользы машин. Видишь, бывают и хорошие.

— Еще неизвестно, — отработал назад Монах. — На бумаге то всегда хорошо, а попытай в самделе…

— На самом деле будет еще лучше, — заверил Сеня.

— Поглядим.

— Надо с Веткиным посоветоваться, он дока в этих делах.

Ни в коем случае, Клавдия Юрьевна! Балагуров не велел говорить Веткину. К тому же он болен, вот даже на завтрак не пошел.

— Курил нынче?

— Нет, терпит.

— Ясно. Проведать бы, да от меня табаком пахнет. Ты завтрак ему не забудь захватить да скажи, пусть пьет больше воды — говорят, помогает. И яблоки пусть ест. Я, правда, все испробовала, да зря.

Сеня отнес Веткину завтрак, но тот даже не притронулся к тарелке, выпил только чай и опять лег, но уже лицом кверху. Во время врачебного обхода он был раздражителен и тосклив, молодой врач пожурил его за недостаток терпения, и Веткин виновато признал свою слабость, а когда тот ушел, стал ругать медицину и врачей, которые горазды запрещать все подряд, а чем заменить запрещенное, даже не думают.